Джонатан Тригелл - Мальчик А

— Новенький, три-семнадцать, открой, нах…

— Открыл уже! — крикнул Асендадо со своей верхней койки.

— Новенький, как тебя звать? — спросил кто-то поблизости.

А ответил. Все равно это имя, которое он назвал, было ненастоящим. Сценический псевдоним для выступления в этой колонии.

— За что загремел?

Терри ему говорил, что этот вопрос задавать не положено и что все равно ему будут его задавать. Они все отработали: подробности, даты. Факты из жизни, которые А выучил так хорошо, что потом они стали частью другой биографии, биографии Джека: еще одного молодого парня с похожей историей. Еще одного молодого парня, который не совершал ничего ужасного.

— Чего молчишь? Трахнул, что ли, какую-нибудь малолетку? Или грохнул кого-то?

Нет, никого он не грохнул. Никого не обидел. Просто угонял машины. Не по злобе, а чтобы развлечься. Он страсть как любит кататься. Машины к тому же были застрахованы. Никто не пострадал. Никаких жертв, никакого насилия. Он не убийца и не насильник. Ни в коем случае.

— Отвечай, ты, придурок. За что сидишь?

— За угоны. — А и сам понимал, что его голос звучит как-то очень пискляво и звонко, слишком надрывно. Он попытался слегка успокоиться и положил руки перед собой, растопырив пальцы — чтобы было, па чем сосредоточиться.

— Отдрючь свою мамочку!

— Мамы нет, она умерла.

— Тогда отдрючь ее за упокой.

Отовсюду раздался смех. А словно вдруг перенесся в прошлое — в то время, когда его все травили, и все вокруг, кажется, сотрясалось издевательским смехом. Но настоящее было страшнее прошлого, и воспоминания быстро поблекли.

Вдохновленный своим ударом, попавшим в цель, тот же голос велел А чего-нибудь спеть.

— Чего спеть? — спросил А.

— У нашей мамы есть баран. [18] В свете предыдущих реплик про маму А предлагают спеть переделанный вариант известной английской детской песенки «У нашей Мэри есть баран».

Снова смех. Кое-кто принялся колотить по решеткам, в знак одобрения.

— Пой, новенький, а то утром ноги тебе поломаю, нах, — выкрикнул голос. А попытался представить себе этого парня, который к нему обращался: такой здоровенный амбал, скривленные губы, изо рта брызжет слюна.

— Не пой, — сказал другой голос, тихий голос у А за спиной. Асендадо сидел на койке, по-прежнему кутаясь в одеяло.

— Но ты же слышал, что он сказал: что он со мной сделает, если я не спою.

— А если споешь, так и будешь петь снова и снова, до посинения, пока уже больше не сможешь петь, но все равно будешь петь. Понимаешь, приятель, надо сохранять достоинство. Это — единственное, что у нас есть.

— Пой, недоумок!

— Не делай этого, парень. Поверь мне, я говорю правду. Блин, мне, знаешь, не хочется, чтобы со мной в одной камере сидела какая-то тряпка.

А собрался закрыть окно. Голос заорал на него:

— Сейчас закроешь окно, и завтра ты, бля, покойник. Размажу по стенке, ничем потом не соскребут. Не вздумай закрыть окно, ты, пиздюк.

А потом все закончилось. Окно закрылось. И вместе с ним — дверь в то, что могло бы быть.

— И что теперь? — спросил А своего сокамерника.

— Теперь будем спать. Здесь так принято: каждый кому-нибудь угрожает. Но чаще всего это просто пустые слова.

А развернул одеяло и, не раздеваясь, улегся на койку. Жесткие ворсинки кололи шею. Он был уверен, что не сможет заснуть, и все-таки как-то заснул.

Пронзительные, резкие крики врезались в его сон, превратившись в крик девочки, которой уже никогда не стать женщиной, хотя во сне она почему-то была его мамой. Но крики не смолкли даже тогда, когда он проснулся, вернувшись в мир яви, где было раннее утро, серое и тусклое. Он сразу же сориентировался, где он и что он. Но крики по-прежнему смущали. Они говорили о том, что дальше так продолжаться не может, что пора что-то делать.

— Павлин недоделанный.

А узнал голос Асендадо-563. Замечательно начинается день: только проснулся — и тебя сразу же обозвали.

— Считается, что они вроде как успокаивают нервы. Но они каждое утро орут, как резаные. Гениальная идея кого-то из комендантов: поселить тут этих удодов, когда им вдруг клюкнуло обозвать все отделения по названиям птиц.

— Каких удодов?

— Да не удодов. Павлинов.

— А-а. — А наконец понял, в чем дело, и вздохнул про себя с облегчением: первый «приятный сюрприз» нового дня оказался простым недоразумением, неверно понятой фразой.

— Чего они, интересно, пытались добиться, меняя названия? Здания все равно те же самые, и сидят в них все те же подонки, и работают те же мудацкие надзиратели. Это что, шутка такая? Типа мы все тут «тюремные пташки». Или им просто хотелось поиздеваться, чтобы вечно тыкать нас носом, что мы никакие не вольные птицы; чтобы мы постоянно помнили, что такое свобода? Вот о чем они думали, интересно?

Асендадо спрыгнул с койки. Его босые ступни ударились о линолеумный пол с тихим шлепком.

— Ты тут пока в непонятках, да?

Он сделал четыре шага к стальному унитазу без стульчака и приспустил свои белые казенные трусы, которые были ему велики как минимум на размер. Звук мочи, льющейся в металлический толчок, был похож на журчание дождевой воды в водосточной трубе. Волосы у Асендадо были пострижены очень коротко. Вот так, со спины, были хорошо видны линии у него на затылке. Там, где волосы уже никогда не вырастут. Глубокие шрамы.

Он подошел к раковине и тщательно вымыл руки. Потом наклонился над шкафчиком, который лежал на боку Но не так, как будто его опрокинули пинком. Шкафчик располагался строго по центру длинной стены.

— Куришь? — спросил Асендадо. — Нет.

— И не начинай. Здесь это дает преимущество, если не куришь. Многие парни тратят на курево треть Заработанных денег. Вот, смотри. — Он вынул из шкафчика аккуратно сложенные джинсы, расправил их и надел. Потом бережно выложил поверх шкафчика шестнадцать одинаковых кусков мыла, один за другим. Четыре ровных ряда по четыре куска. Рядом он положил шесть нераспечатанных пачек жвачки «Juicy Fruit» и четыре шоколадных батончика «Whisper». — У меня тут все: телефонные карты, чипсы, бритвы, расчески, дезодоранты. Но мыло смотрится лучше всего. — Он отступил на шаг, любуясь созданной композицией.

— Всегда кладу шкафчики на бок. Так удобней показывать всякие штуки. И когда все, что есть в камере, по высоте ниже пояса, камера смотрится больше. Здесь очень важно, как ты себя подаешь. Надо и самому выглядеть чисто и аккуратно и содержать свою камеру в чистоте и порядке. Это показывает, что ты себя уважаешь. А самоуважение — первый шаг к тому, чтобы тебя уважали другие.

Столовая располагалась в дальнем конце крыла. Еду подавали на блюдах с крышкой. Асендадо принес с собой немного туалетной бумаги, отмотанной от одного из пяти рулонов, которые и не предназначались для туалета. Он оторвал половину того, что было, и завернул в нее несколько кусочков хлеба, а вторую половину дал А, чтобы тот тоже взял себе хлеб.