Джонатан Тригелл - Мальчик А

— Ладно. Вы притащили меня сюда, а теперь отпустите. А то пожалеете. — Анджела повернулась к А, который учился с ней в одном классе и знал, что ее слово — закон. — Отпусти руку. Сейчас же. А то хуже будет.

Они отпустили ее и отступили на пару шагов. Но В достал нож. Свой нож «Стенли», нож Стоили, фотография которого потом обойдет все газеты, по всей стране.

Анджела Мильтон посмотрела на нож, потом удивленно взглянула на В, перевела взгляд на А и презрительно скривила губы.

— Нет, вы точно уроды, — сказала она. — У вас мозги есть или нет? Теперь все узнают, какие вы гады и выродки. Я всем расскажу, всем и каждому. Устрою обоим веселую жизнь. Так что вы оба еще пожалеете, что вообще родились на свет.

И вот тогда А стало страшно, по-настоящему страшно. Потому что он знал, что она так и сделает, как грозится. Потому что ему не хотелось, чтобы вернулись те жуткие времена, когда он жил в постоянном страхе и прятался от всех и вся. Ему нравилась эта новая жизнь в мире приглушенных красок, теней и сумрака под эстакадами кольцевой дороги. Где все было не то, чтобы ненастоящим, а каким-то не очень реальным, как в старых фильмах. Где ты мог делать, что хочешь, зная при этом, что никто тебя не остановит. В мире, где все подчинялось тебе. Где ты был всемогущим, всесильным — Богом для муравьев и угрей. И, может быть, смог бы стать Богом и для девчонок.

В перебросил нож из руки в руку.

Анджела рванулась вперед и попыталась сбежать, пробившись между ними, но се толкнули, и она упала на землю. А так и не понял, кто именно ее толкнул: то ли он сам, то ли В, то ли оба. Все было таким неотчетливым и невнятным — в сумраке под мостом.

А потом В выкинул короткое лезвие и резанул Анджелу по руке, когда она попыталась подняться. Да, именно В. В этом Джек абсолютно уверен.

Но он отчетливо помнит, что там был еще один мальчик. Мальчик, который все видел, в том числе — и внезапное потрясение, промелькнувшее во взгляде Анджелы, когда она поняла, что она здесь не самая основная.

Да, первую кровь пустил В. Это он начал игру.

Но Анджелу они убивали вместе.

Они вместе убили ангела и навлекли на себя проклятие.

Джек лежит с закрытыми глазами. Он чувствует, как скользит, падает вниз. Снаружи слышится шум подъезжающих к дому машин. Каждый раз он говорит себе: Может быть, это полиция? Но в дверь никто не звонит. Просто гул голосов возбужденных газетчиков становится все плотнее и громче. Эти звуки он помнит еще по Ньюкаслу, где проходил суд. Похоже на лай стаи бродячих собак. Они знают: он там, внутри. Они знают, что ему никуда не деться. Они просто ждут. И никому даже в голову не приходит, что он убегает от них, просто лежа в кровати. Убегает туда, где его не достать. Но что-то все-таки заставляет его разлепить тяжелые веки. Сквозь открытую дверь спальни он видит пятно света на голубовато-зеленом, цвета морской волны ковре в коридоре. Плотный луч яркого света, бьющий из окна в потолке, — как будто Господь указует горящим перстом на Землю обетованную. В луче света искрятся и пляшут пылинки. Словно это тропинка, сотканная из переливчатого сияния. Его, Джека, дорога на небеса. И почти хочется верить, что так и есть. Вот только, удастся ли ему спастись? То есть по-настоящему? Ему представляется тело, накрытое простыней, недовольные лица, вспышки фотокамер. Они достанут его, даже мертвым. Его все равно достанут.

И внезапно Джек преисполняется твердой уверенности, что это и вправду послание свыше, но свет говорит ему что-то совсем другое: что сегодня нельзя умирать. Здесь, сейчас и вот так — нельзя. Нельзя умирать, когда там, снаружи, его караулит толпа журналистов. Нет, не толпа, а взбешенная стая собак в человеческом облике. Нельзя умирать без борьбы. Он откидывает одеяло одним рассчитанным четким движением — почти, как робот. Теперь он знает, что делать.

Его кроссовки — «Воздушный побег», «Air Escape», подарок Терри, белые «Найки», за которыми он так следил и чистил чуть ли не ежедневно, — стоят у шкафа, где он их поставил. Джек обувается, но на этот раз не заправляет внутрь незавязанные шнурки, как он ходит обычно, а хорошо зашнуровывает кроссовки и проверяет, чтобы узлы были крепкими. Название кроссовок лишний раз подтверждает послание свыше, которое Джек прочитал в луче света, и укрепляет его решимость.

Сперва надо сходить в туалет. Джек встает на колени на коврик перед унитазом, как будто он собрался молиться. Окно ванной тоже выходит на восток, и комната залита светом солнца — светом, несущим прощение. Джек сует в рот два пальца, как можно глубже, так чтобы стошнило. И его рвет таблетками и вином, его сегодняшним завтраком. Слава богу, таблетки вроде бы даже еще и не начали растворяться. Но лучше все-таки не рисковать, и Джек опять вызывает рвоту. И еще раз, и еще — до спазмов в желудке, которому уже нечем тошнить. Внутри все пусто — и Джек чувствует себя так, как будто прошел обряд очищения. Да, он теперь чистый. Но он все равно тщательно моет руки, споласкивает лицо и еще раз чистит зубы, чтобы закрепить это пронзительное ощущение чистоты. Потом Джек возвращается к себе и надевает кепку — хотя кое-кто из журналистов его в ней видел, лицо все равно стоит прикрыть. В последний раз оглядев комнату, Джек выходит в коридор и встает в луче света, как герой в фантастическом фильме — в луче аппарата для телепортации.

Окно в потолке открывается туго и не до конца, но все же достаточно, чтобы Джек смог пролезть на крышу. Конечно, со стулом было бы проще. Но сейчас Джеку не хочется идти за стулом — не хочется портить момент. Потому что все очень серьезно. И очень важно, чтобы с самого начала все было правильно. Приходится поднапрячься, да. Но у него получается. Голова и плечи уже снаружи. Воздух прохладный и свежий. Воздух пахнет победой, а не страхом, оставшимся в доме. Джек вылезает на крышу. Медленно и осторожно. Крыша покатая, и наклон достаточно большой. Но ему снова везет: черепица не скользкая, как думал Джек, а шероховатая и теплая на ощупь. Джек ложится на живот. Снизу его не видно, даже если кто-то из журналистов караулит его в переулке с задней стороны дома. Теперь надо добраться до соседнего дома. Джек осторожно ползет по крыше, по-пластунски, как это делают спецназовцы в боевиках. Только ему еще проще: не надо держать автомат и можно держаться руками за черепицу. Ему по-прежнему страшно. Но страх не мешает. Наоборот. Страх подгоняет его вперед. И вот уже крыша соседнего дома. Стык в стык. Переход почти неразличим. Спасибо проектировщикам и застройщикам за ряды однотипных домов.

На то, чтобы добраться до конца квартала, уходит почти целый час. Чем дальше от дома № 10, тем свободнее Джек себя чувствует. Он уже не ползет на животе, а идет, сильно пригнувшись и держась рукой за копек крыши. Он знает, где будет спускаться. В самом конце улицы, где последние два дома значительно ниже, чем все остальные в квартале, па предпоследнем доме есть небольшой кирпичный выступ между вторым и первым этажом. На него можно спуститься с крыши, а оттуда уже — на землю. Ничего сложного, в принципе. То есть так представляется Джеку. Почему-то он думал, что прыгать будет невысоко. Но оказалось, что высоко. Очень даже. Хорошо, что на доме, который повыше, есть крепкий железный водосточный желоб, на котором можно повиснуть. Джек тяжело приземляется на ноги и перекатывается на спину, чтобы смягчить удар, как это делают парашютисты. Он ничего не отбил, не сломал. Теперь — быстрее вниз. А то вдруг звук удара о крышу всполошил жильцов. Ворота в дальнем конце заднего дворика стоят приоткрытые. Джек спускается на выступ и тут же прыгает вниз. Здесь уже не высоко. То есть не так высоко. И, наверное, это его и подводит. Экономя секунды, он не особенно тщательно рассчитывает прыжок. И когда приземляется, левое колено пронзает болью.