Андрей бодров - план побега

Потом, путаясь в вещах, пытались одеться. Блуждали комнатами, спотыкаясь об незнакомые предметы и натыкаясь на расставленные руки. Нам все хотелось поделиться ощущениями в словах, и мы пытались, что-то объяснить любимой плоти азбукой шлепков и щипков. А ты, бессовестная, подглядывала за мной, ощупывая мои ноги, пока я, как девочка, вприсядку мочился в туалете, и безудержно хохотала немым телом от представляемой картинки. Затем фотографировались, не слыша щелчков отсчитывающие кадры, но чувствуя их руками. Вместо свернутой в зрачок диафрагмы за выпуклой линзой фотоаппарата и черных шторок, что ограничивают площадь и делят на порции падающий на пленку свет – наше гуляющее вне границ воображение фотографировало сокровенность грез.

А вечером, мы думали, что это был вечер, на самом деле это могло быть все, что угодно. Я пытался найти часы, и, отковырнув стекло над циферблатом, надеялся поймать пальцем минутную стрелку и часовую, почувствовать щекотку секундной, но, перещупав все найденное, я только в тот день заметил, что в квартире только электронные часы. Когда проголодались, отвлекаясь от желания проститься с немотой, начали исписывать друг друга холодными маркерами, пытаясь кожей угадать их цвет и обеты орнаментов, которые мы поочередно выводили на теплокровных холстах до тех пор, пока не уснули.

На следующее утро, содрав лейкопластыри вместе с ресницами и шелухой губ, смеялись и долго целовались, разглядывая отвыкшими глазами брачную окраску на птичьих телах и отпечаток вчерашнего дня на сбитой в гнездо простыне. Соскучились по нашим голосам и изображениям и не могли наслушаться друг друга и насмотреться. Принимали душ, и пока с нас сползала разноцветная пена, занимались любовью, мечтая умереть в старости от одновременного оргазма, прощаясь со своими словами и этой вселенной последними признаниями:

– Я люблю тебя, моя девочка.

– Я люблю тебя, мой мальчик.

Перемываю на кухне испачканную за праздничным ужином посуду – вчера тебе исполнилось восемнадцать лет. Готовя весь день, мы надеялись, что на утро нам останется, что-нибудь пожевать, но гости ничего кроме крошек торта не забыли. Набираю в кастрюлю воду, и пока она закипает на плите, я сижу возле тебя, курю и любуюсь твоей спящей красотой, и вздрагиваю, каждый раз от обжигающей боли, когда с силой гашу об свои руки окурки. Боль развлекает меня, заглушает душевные переживания, уменьшает тело до нескольких пор, сгущает до одной мысли, превращает в шипящий комок страдания, но я могу терпеть, я понимаю, я телом чувствую суть. Я не слышал, чтобы кто-то из-за открытых переломов, разглядывая свои кости, добивал себя, перерезая острыми обломками вены, а не пытался ползти за помощью к прохожему. И я знаю, я видел, как у людей с переломанными судьбами отнимались ноги, и когда фурункул, наливающийся гноем в душе, выбивался лишь приближающимся с каждым этажом асфальтом. Я отвлекаюсь, прижигаю свои руки. Я не знаю, у кого спросить. Почему для других ты была куском мяса? Почему я люблю тебя? Почему тебе было также приятно с ними, как и со мной? Мне хочется забыть свой порядковый номер. Я в растерянности, я не знаю, что делать, когда мечта сбывается. Она рядом, она лежит на кровати, она сейчас спит, я слышу ее дыхание, но я не испытываю ничего кроме бессилия и злости. И я решаюсь – быстро собираю вещи, одеваюсь, размышляю о том, чтобы написать в прощальной записке, но так и оставляю не тронутым чистый лист возле тебя. Я верю, ты все поймешь. Я гашу на кухне огонь под кипящей водой. Я ухожу.

В нашей истории не было головокружительных погонь, звона раскалывающихся окон, могущественных противников препятствующих нашим встречам, никаких перестрелок, никаких завистливых соперников, которые постоянно строят козни, никаких измен и ревностей. Мы просто не сводили пару месяцев друг с друга глаз, пару месяцев не вылезали с кровати, занимаясь этим по десять раз на день, с перерывами на перекур и чай, перевыполнив все среднестатистические нормы на пару лет вперед. Раз в сутки спускались с кровати в магазин или к ночному ларьку, чтобы купить, что-то перекусить. Продавцы подозрительно косились на наши бледные истощенные лица и впалые горящие желанием не расставаться глаза, принимая за наркоманов. А мы возвращались и опять занимались этим, занимались до галлюцинаций до полного отключения. Я уже не чувствовал, стоит у меня или нет, приходилось щупать рукой, когда вставлять, а когда можно остановиться. Ты тоже жаловалась на боли и боялась эрозий, и мы с вечера договаривались, что завтрашний день – День Воздержания. Но первый, кто просыпался, кидался на спящего и будил его этим. А потом ты как-то после очередного одновременного оргазма, сказала, что так тебе ни с кем никогда не было приятно вдвоем, а только во время группового секса. После твоего комплимента, мне стало скучно себя обманывать. Зачем все эти эмоции и чувства к тебе, которые жидким азотом прожигают меня изнутри, если их можно заменить парой членов двигающихся в твоем теле. Я ругал себя за свои мысли и ненависть к твоему прошлому из-за которого рассыпалось наше будущее, списывал их на свое плебейское закомплексованное воспитание, на твои эксперименты с подростковой сексуальностью и наркотиками. Пытался оправдать тебе твоими рассказами, о том, как ты жила вдвоем с матерью в маленькой комнате общежития, и спала на одной кровати вместе с ней и ее чередующимися мужьями. Рассказами, о том, как ты плакала в запертой ванной, смывая с себя остывающую сперму. Рассказами, о том, как ты в четырнадцать лет убежала из дома, и начала работать в модельном агентстве. Но мне стало просто скучно.

Просто не сводили друг с друга глаз, а потом закрыли и разошлись в разные стороны. Единственное серьезное препятствие, которое между нами возникло, это то, что ты или я не готовы были к этой встрече, нам внушали, и ты или я как выяснилось, поверили в невозможность существование своей мечты и стали жить как все. Как все у кого не хватает воображения, чтобы любить и страдать. И пока они играют на этой планете в большинстве, выигрывая в тысячи лет.

Плетусь на остановку, думая о 0,457 сантиметрах новой жизни, которая сейчас пульсируют в тебе. Вспоминаю эту крохотную запятую на первом фотоснимке ультразвукового исследования. Но я не чувствую себя будущим отцом и виноватым. Ребенок был мой, но в тебе он мог быть от кого угодно, для тебя это был всего лишь вопросом времени. Я ухожу, все дальше и дальше, пока ты спишь плененная изнутри моим ребенком.

К остановке подруливает автобус, он следует маршрутом, подходящим для возвращения домой, но я не хочу выбрасывать сигарету, жду другого. Толпа спешащих на работу людей, присасывается к раскрытым дверям. Курю. Следующий автобус. Курю. БЕЗ. Следующий автобус. Курю. Следующий автобус. Курю. ТЕБЯ. Следующий автобус. Курю. Следующий автобус. НЕТ. Курю. Следующий автобус. Курю. Следующий автобус. МЕНЯ. Выбрасываю сигарету и бегом возвращаюсь к тебе. Мне повезло, что ты такая соня, ты все еще спишь и не о чем не догадываешься, пока я выкладываю из рюкзака свои вещи обратно. Иду на кухню и вновь зажигаю газ под кастрюлей с водой, что уже успела охладеть, и пока она закипает, я сижу возле тебя, и любуюсь твоей спящей красотой. Нахожу под одеялом твою пятку и осторожно щекочу. Ты быстро поджимаешь ноги и неразборчиво о чем-то тихо просишь. Я целую тебя и ты наконец-то открываешь глаза.