Грегори Норминтон - Чудеса и диковины

Все эти труды отвлекали меня от насущных задач. Мне нужно было найти постоянных работников – отборный отряд мастеров, – чтобы заменить плотников и рабочих, которые рано или поздно отправятся восвояси, недовольные мизерной платой. Для этого я написал доверенным людям из нескольких городов, в том числе и своим надежным друзьям, Шпенглеру и Майринку, надеясь завлечь с их помощью художников, садовников, изготовителей масок – любых искусников и умельцев, чье мастерство может развлечь томного герцога.

В то утро, когда начались первые собеседования, я сидел рядом с Альбрехтом Рудольфусом в завешанной гобеленами полутьме герцогского зеркального коридора. Мой патрон, вспомнив маскировку студенческих лет, снял с себя все регалии и внешние признаки своего положения и велел не сообщать кандидатам, кто он на самом деле. Он не желал, чтобы почтение перед герцогской властью повлияло на их выступления. Он сменил свой скрипучий трон на обычный стул (такой же, как у меня, но без стопки подушек) и сказал, что проводить аудиенцию буду я, а он – только молчать и слушать.

Через несколько часов настроение у нас испортилось; первый день оказался полностью провальным – мы не нашли ни единого подходящего человека. Осталось ждать еще двадцать дней, пока не прибудет следующий, столь же жалкий отряд робких неумех…

Стражник, объявивший его, наградил меня таким многозначительным взглядом, что я тут же сбросил тупое оцепенение. После множества щелкоперов, штукатуров и третьесортных жуликов; после катастрофы с метателем ножей (зубы которого находили на полу и три недели спустя) и бородатой женщины с зажатым между ног членом; после всех горьких разочарований я снова был полон надежды.

– Войдите, – крикнул я.

Человек, вошедший в кабинет, был полностью лишен волос. Его голубые глаза казались голыми без ресниц; брови были отмечены лишь тонким валиком плоти. Чтобы подчеркнуть свой поразительный внешний вид, этот господин – кальвинист, надо думать, – облачился в мрачный черный костюм. Заинтригованный Альбрехт Рудольфус подался вперед. Мне захотелось нарисовать голову этого водяного, блестящую в пляшущем свете факелов, – голову, голую, как у зародыша.

– Синьор, у меня есть помощник, – сказал незнакомец. – Могу ли я?…

– Да, пригласите.

Он улыбнулся и, непрестанно кланяясь, завел в комнату маленького негритенка. Мальчик был одет так же, как и его хозяин. Он толкал тележку, содержимое которой – два шара на каком-то непонятном холмике – было накрыто мешковиной.

– Давай быстрее. Только не зацепи стену. – Незнакомец, улыбаясь, подошел ближе к нам. Его маленький помощник семенил следом с укрытой тележкой. Ее колеса посвистывали и скрипели, как колесики кресла, на котором возили старого герцога.

– Как вас зовут, сударь?

Незнакомец пожевал губы, словно пробуя что-то на вкус; откашлялся, прочищая горло, а потом прикусил заусенец на пальце, чтобы как-то заполнить паузу.

– Адольфо… гм… Адольф Бреннер.

– Вы сомневаетесь, сударь?

– Я? – Гость закрыл рот ладонью, словно пытаясь сдержать отрыжку. – Сомневаюсь, синьор?

– Вы как будто не знаете собственного имени.

– Моего имени? – Посетитель рассмеялся: это было звонкое, переливчатое, почти женское хихиканье, уместное скорее в дамской гостиной, нежели в этой мрачной келье с двумя инквизиторами. – Знает ли собака, что она собака?

– Пожалуйста, без загадок.

– Никаких загадок, синьор. Я хочу сказать, что человек, не знающий своего имени, немногим лучше собаки. – Он покачал головой и продолжил, еле заметно притопнув ногой: – Меня зовут Адольф Бреннер.

Я не смог удержаться от улыбки. Пока что этот несчастный шарлатан держался очень даже неплохо.

– Вы в этом уверены?

– Совершенно уверен, синьор.

Герцог привстал со стула, зачарованный непонятным предметом на тележке у негритенка.

– Так каков ваш род деятельности, герр Бреннер?

– Monstrorum Artifex, синьор. Я делаю чудовищ. Искусственных мужчин, женщин, детей. Собачек. Русалок. Однажды я сделал летающего навозного жука.

– Навозного жука? – охнул Альбрехт Рудольфус.

– Так, развлечения ради. Как у доктора Ди в Англии. Только этот летал без привязанных струн.

– Герр Бреннер, – прервал я его. – Вы выражаетесь чересчур туманно. Скажите прямо, немецким языком, что вы делаете?

– Автоматы, синьор.

Рука моего патрона тяжело легла мне на запястье.

– Томмазо, это ведь именно то, что ты мне обещал, помнишь? Тогда, с кошками, на мой день рождения?

Улыбка Адольфа Бреннера заняла прочное место у него на лице, как только он понял, кто сидит перед ним. Этот великовозрастный ребенок и есть герцог?! Наш посетитель искал подтверждения в моих глазах – и нашел его.

– Ваша светлость, – сказал он, рассыпавшись в поклонах. – На этой тележке приготовлен образчик моего искусства.

– Так покажи мне его, ради бога! – От возбуждения Альбрехт Рудольфус так сжал мою руку, что мне пришлось закусить губу, чтобы сдержать стон. Адольф Бреннер поспешил к своему творению.

– Секунду терпения, ваша светлость… – Лысый изобретатель с головой залез под мешковину, и оттуда послышался стрекот. – По моей команде, Каспар. – Негритенок дрожал; поклонившись герцогу, он взялся за край ткани.

– Такого я еще не видел, – шепнул мне герцог, оставив на моем ухе жемчужную капельку слюны.

– ДАВАЙ!

Маленький Каспар сдернул мешковину. Под ней обнаружились две головы, кивающие в унисон. Это были набитые тканью мешочки с нарисованными лицами: красные полукружия вместо ртов, черные треугольники вместо носов, глазки-пуговки цвета патины и полное отсутствие волос, как и у их создателя. В комнате воцарилась недоуменная, растерянная тишина, которую нарушало лишь тиканье механизма. Адольф Бреннер покусывал палец, малыш Каспар, казалось, вот-вот расплачется, а зловещие близнецы как будто раздумывали, стоит ли им продолжать движение.

– Мы покажем вам, – сказал механик, – Братское Объятие.

Внезапно, словно Бреннер произнес волшебное слово, автоматы повернули головы друг к другу. Со стуком, треском и натужным скрипом за головами последовали и туловища. Между ними натянулась какая-то пуповина с двумя сшитыми вместе хлопчатобумажными шарами посередине, изображавшими сцепленные руки. Этот веревочный привесок болтался из стороны в сторону на манер рукопожатия, а головы неуклюже кивали. Рука Адольфа Бреннера легла на плечо Каспара; совиный взгляд нервно метался между его творением и герцогом.