Владимир Бацалёв - Первые гадости

— В моем доме возвращают паспорта и еще разрешают мыть руки после туалета, — ответила Победа.

Тогда Аркадий достал бутерброд из портфеля и стал жевать на ходу.

— Как беспризорник, — сказала Победа.

Но через пять минут она вновь развеселилась. Взяла Аркадия под руку и принудила нести ее портфель, а в автобусе, когда народ на задней площадке перетасовал себя, словно шулер колоду карт в ладонях, и притих до остановки, сказала:

— Сознавайся, ты двоечник?

— Однажды я действительно получил двойку, — сознался Аркадий. — Мне было стыдно.

— Одну за всю жизнь?! У нас некоторые по две за урок получают… Но, значит, ты сидишь на первой парте, — решила она. — Ты — зубрилка.

— Я так натренировал свою память, что могу прочитать страницу текста и пересказать наизусть, — похвалился Аркадий. — Я могу выучить любой иностранный язык за два месяца.

— А в кино ты ходишь? — спросила Победа.

— Изредка, — ответил Аркадий.

— Ну, поцелуй же меня, сколько можно болтать ерунду! — сказала Победа. — Закрой глаза и поцелуй.

— Ты исчезнешь, — решил Аркадий шепотом.

— Не исчезну, — обещала Победа шепотом.

— Тогда забери свой портфель, — сказал Аркадий шепотом.

Победа взяла портфель, и они сразу поцеловались, подпрыгивая вместе с автобусом на ухабах.

Серая женщина с сумками, стоявшая боком, толкнула их бедром и спросила:

— Вы где находитесь, бесстыжие?

— Ну почему? — спросила Победа серую женщину. — Почему я такая невезучая? Ведь этот первый чистый и сознательный поцелуй я могла бы вспоминать всю жизнь, могла бы даже погреться в старости об это воспоминание. А теперь придется вспоминать вас и плакать.

— Вот вспомнишь, вспомнишь, бесстыжая! — сказала серая женщина…

— Ну уж дудки, я лучше какую-нибудь страшную войну вспомню!..

Когда они пришли в дом Чугуновых, где было так богато, и пока Аркадий пил кофе в компании домработницы, Победа перерыла все в комнате, но паспорт не нашла.

— Это черт знает что! — ругалась она. — В этой квартире ничего нельзя положить под подушку! Тут же сопрут!

— Милая моя, — отвечала домработница с кухни. — Если вы будете говорить «сопрут», то кончите свою жизнь у станка.

— Хоть у сохи! — огрызалась Победа. — Но где же паспорт?

Не было повсюду документа, он пропал, сгинул, как сквозь землю провалился в богатом доме Чугуновых.

«Уж не Трофим ли позарился на мое добро? — гадала Победа, приставив указательный палец к виску. — Уж я ему уши надеру!»

Но считая брата за сопляка, Победа не поверила собственным умозаключениям. Трофим годился на то, чтобы пукнуть посреди урока и продолжить изучение трещин в потолке, зная, что краснеть за него в школу придет мама. Трофим годился для длительного ковыряния в носу, изнывая над дилеммой: лечь ему на кровать или еще посидеть на стуле? Наконец, Трофим годился забыть что-нибудь дома, но взять по забывчивости, от рассеянности или из корысти — не его амплуа. «Уж если он ходил мне за мороженым и не съедал его по дороге, то как же Трофим мог забрать чужой паспорт?» — думала Победа.

А юноша уже топтался в дверях.

— Куда ты? — спросила Победа

— В школу, — ответил по-спартански Аркадий.

— Может быть, паспорт взял Трофим, — сказала Победа. — Но он не мог его взять.

— Я еще успею на пятый и шестой урок, — сказал Аркадий.

— Хочешь, я подожду тебя на лавочке, а потом сходим в кино, — предложила Победа.

Аркадий пожал плечами:

— Я бы на твоем месте тоже посетил школу.

— Нет, — сказала Победа. — Я и так много знаю, — и незаметно сунула Аркадию в карман свой паспорт. «Ведь если я останусь без документа, в который ляпают брачный штамп, то тоже не смогу выйти замуж ни за кого, кроме моего любимого Аркадия Зиновьевича Чудина. И никакой папа меня не заставит».

В пути, держа Аркадия под руку, Победа тоже думала: «Каждый человек кует собственное счастье, и каждый человек потакает приходу собственной беды. А я что сейчас делаю: кую или потакаю?.. Может быть, я потакаю, потому что молот выпал из моих обессилевших от любви рук? Или — кую, потому что никому за себя не дам потачки? А может, я кую сейчас наше счастье и потакаю этому одна за двоих?.. Как я все-таки неосторожна в своем поведении, раз не ведаю, что творю!»

— Аркадий, — спросила Победа, — что я делаю?

— Не знаю, — ответил юноша, — и вообще, в школу под руку не ходят.

— Но я же иду не в школу, а с тобой, — сказала Победа

— А я куда иду? — спросил Аркадий.

На уроке юноша полез в карман и нашел паспорт Победы, оценил ее поступок и стал мягче душой. Так что в кино они пошли уже в обнимку. Он хотел вернуть документ, но Победа не взяла:

— Пусть это будет мой залог.

— Залог чего? — спросил Аркадий.

— Что же ты такой бестолковый, хоть и отличник? — сказала Победа. — Ну, пусть это будет подарок тебе.

— Подарок мне? — спросил Аркадий.

— Господи! Ну, пусть он лежит в твоем кармане, как бесполезная вещь.

— Мне он действительно без пользы.

В кино они обнимались бесстыдно и целовались предосудительно, потеряв срам в темноте и не слыша дяденьку позади, который стонал бесстыдно и предосудительно, глядя не на экран, а на любовные игры силуэтов.

После кино они встретили Трофима, Леню, Десятое яйцо и Сени, которые были веселы после пива.

— Пойдем на дискотеку, футболист бразильский! — предложил Трофим Аркадию.

А Победа, обнюхав брата, спросила:

— Если у тебя пустая голова, то почему же ты такой набитый дурак?

— Он влюбился в Сени и совсем потерял голову, — сказал Леня. — Правда, Десятое яйцо?

— Правда, — подтвердил Никита.

И пока Трофим корчил самому себе сострадательные физиономии, Десятое яйцо и Леня исчезли в прохожей толпе по заранней договоренности…

Разумеется, Десятое яйцо стал признанным хулиганом не с бухты-барахты, а подготовил себя по всем известным правилам. В семье Никиты никогда не было и в помине материально-духовного благополучия, от чего мальчик страдал и копил злость, а когда на душе случалось совсем мерзко, то выходил на улицу и думал: «Раз мне невмоготу, так пусть всем собакам и кошкам, воронам и дошколятам тоже будет хуже некуда». Враг всего живого и довольного, он носил вместо сменной обуви мешок снежков, сеял ими зло повсюду и усиленно развивал в себе задатки бездельника и тупицы. Серость Никиты была так велика, что на вопрос: «Для чего существует изолента?» — он отвечал, что для обмотки клюшек и велосипедных рулей. Тупостью Чертиков просто ошарашивал, он путался, почему 50+50 будет сто, а 50′+ 50′ — это уже час сорок. «Откуда взялись эти сорок минут?» — спрашивал он у всех подряд… Но и показать себя с хорошей стороны Десятому яйцу все время мешали обстоятельства действительности. Например, он очень любил по весне выставить в распахнутое окно динамик и крутить музыку на весь двор, радуя людей песней. У одной такой песни был припев: «Дельфины! Дельфины! Дельфины!» — но из-за негодной акустики проигрывателя «Концертный», который был подобран на помойке, народ внизу слышал: «Кретины! Кретины! Кретины!» — и думал, что Никита нарочно оскорбляет общество, потому что хулиган и шпана, что колонии ему так и так не миновать, и поэтому даже связываться с ним напрасный труд. «Не жилец он тут, — говорили все в один голос, — а жилец за сто первым километром. Вот и яйца ворует, лишь бы нам плохо сделать. Самим жрать нечего, и еще этого уголовника кормим!..».