Виктор Лихачев - Единственный крест

— Не только поэтому. Как бы тебе объяснить, чтобы ты понял… Вот, скажи: сколько сейчас времени?

— У меня нет часов. Впрочем, есть мобильник… Надо же, — огорчился Сидорин, — отключен. А я гадаю, почему мне никто не звонит.

— Тогда спроси у кого-нибудь.

— Тебе это очень надо?

— Спроси, — Корин был настойчив.

Сидорин посмотрел по сторонам. Из-за угла дома вышла девочка-подросток. Сидорин окликнул ее:

— Не скажете, сколько времени?

Девочка остановилась, внимательно посмотрела на Асинкрита.

— Без пятнадцати шесть.

— Спасибо.

— Пожалуйста, — девочка была сама вежливость. — До свидания.

— До свидания. Ты слышал? — спросил Сидорин Корина. — Без пятнадцати шесть.

— Слышал, не глухой. Значит, по-вашему — без пятнадцати шесть. А по-моему — без пятнадцати пять.

— По-твоему, — съехидничал Асинкрит.

— Ага.

— Опять придуряешься?

— Отнюдь.

— Боже, какие мы слова знаем.

— Слова знаем…

— Ты опять за свое?

— Прости, забылся. Не дураки, знаем. Мое время — самое правильное. Астрономическое. А через месяц и три дня вас всех заставят перевести часы на час назад. Всех, кроме меня.

— А ты, непоколебимый, не переведешь?

— Не переведу.

— Забавно, Костя, но мы отвлеклись. Меня интересует, что находилось раньше на месте вот этого дома.

— Дом, только другой.

— Барак?

— Ага. Пей скорее свое пиво.

— Не гони, Костенька… А может, кого-нибудь из жильцов помнишь?

— Всех — вряд ли: восемь квартир, я еще в начальную школу ходил. Но с дядей Лешей…

— Старосельским?

— Ага. С дядей Лешей даже дружил. Наш был человек.

— Тоже жил по своему времени?

— Зря смеешься. По собственному времени я один живу. Дядя Леша он… он… Слушай, что пристал? Умер дядя Леша. Вода у него в легких стала собираться. Сили… семи…

— Силикоз?

— Ага. У нас от него много шахтеров поумерали. Всю жизнь под землей отработали, вот и получили болезнь. Зато радовались: в пятьдесят лет на пенсию уйдем. Ушли, а что толку? Полгода-год на лавочках посидели — и все.

— Дядя Леша тоже на лавочке сидел?

— Он стихи писал.

— Стихи? Ты их помнишь?

— Откуда? Он их даже в районной газете не печатал.

— Не брали?

— Сам не хотел. Уж как его просила Любовь Евгеньевна…

— Это кто? Жена?

— Нет, учителка. Жену Катериной звали. Она сейчас где-то в Тюмени у дочери живет.

— У них была дочь?

— Почему была? Она на два года младше меня, и…

— Костя, извини, что перебиваю: кроме дочери у них были еще дети?

— Нет, хотя, что это я? К кому же тогда дядя Леша на могилу ходил?

— Наверное, к сыну. Умер он маленьким, — начиная волноваться, подсказал Сидорин.

— Точно. А ты случайно им не родственник?

— Вот, посмотри, — Асинкрит достал фотографию, — это — не дядя Леша?

— Он! Только молодой. И Катя молодая, а ее я не знаю, — и Корин показал пальцем на пожилую женщину.

— Может, теща?

Костя пожал плечами.

— Правда, не знаю. Говорю же, маленьким был. А если ты родственник, чего спрашиваешь?

Оглушенный от нахлынувших чувств, Сидорин смог только тихо произнести:

— Никто он мне, понимаешь? Никто! Фотография случайно ко мне попала, а потом он… дядя Леша мне приснился… Впрочем, тебе это вряд ли интересно.

Корин присвистнул.

— А говоришь, что я — странный. Куда мне до тебя — друг.

Асинкрит не слышал собеседника. Он смотрел на пятиэтажку, которая теперь казалась ему саркофагом, который спрятал, укрыл, придавил — чью-то жизнь, судьбу. Стало так тоскливо, что Сидорина даже не порадовал удачный, в принципе, исход его поездки: человек из сна существовал, а не был плодом бесовских или иных фантазий… Костя дернул Асинкрита за рукав.

— Ты меня слышишь?

— Что?

— Я говорю: тебе надо сходить к Любови Евгеньевне. Скажи, что от меня. Она тебе больше расскажет.

И Корин объяснил, как найти учительницу.

— Спасибо, — ответил Сидорин, — только стоит ли ее беспокоить?

Ему расхотелось погружаться в чужую жизнь, расхотелось вновь и вновь, как некогда на кладбище у исчезнувшей с лица земли деревни погружаться в эту давящую мучительную тоску. До него жили и после него будут жить в России миллионы людей. И все они однажды умрут, пройдя свой путь… И он умрет. Так откуда эта непонятная тоска?..

Все, хватит, надо взять себя в руки. Для начала заплатить за связь и узнать как дела дома, затем найти гостиницу. Он чуть не забыл, что еще должен завтра поехать в родной Упертовск к родителям.

— Еще раз спасибо, — Сидорин протянул пустую бутылку Корину. — Рад был с тобой познакомиться.

— На самом деле? — Костя посмотрел прямо в глаза Асинкриту. — Или…

— Или — что?

— Или у тебя, как у всех придурков, слова ничего не значат? Сказал — и забыл.

— Значат, Костя, значат. Вот, кстати, возьми еще денег.

— Зачем?

— Купишь пива.

— Я спиртного не употребляю, друг. Пустые бутылки — это… Это тебе не понять. А деньги… Они отнимают свободу.

— Разве? — Сидорин сделала вид, что удивился.

— Я думал, такие как ты, это знают.

— Считай, что время от времени, про сей факт забываешь… Тогда сделаем так. У тебя есть друзья, знакомые?

— Кто же дружит с дураком? А знакомые есть.

— Угости знакомых пивом, а бутылки они тебе отдадут. Как тебе идея?

— Что-то в этом есть. Так ты пойдешь к Любови Евгеньевне?

— Не пойду, Костя.

— Почему?

— Все, что мне было надо, ты рассказал. Ладно, мне пора. Бывай.

— И ты — бывай.

И они пошли — каждый в свою сторону. А потом вдруг оба оглянулись — одновременно.

— Люди случайно не встречаются! — закричал, взмахнув рукой, Корин.

— Ты прав, друг!

— Про время — не забудь. Живи только по-своему, слышишь?

— Слышу, Костя, слышу. А пиво иной раз пей — станешь еще свободней.

Корин улыбнулся, а затем пропел:

Асинкрит уже подошел к гаражам, не сомневаясь, что больше никогда не увидит ни дом-саркофаг, ни собирателя бутылок, как вдруг Константин издал восторженный вопль:

— Друг! Друг! Это она! Она!

Сидорин оглянулся. Подпрыгивающий, как орангутанг Корин показывал рукой на угол дома. Оттуда шла невысокая женщина. Забавно, но она была одета в такую же куртку, как и та девочка, у которой он спросил про время. И вышла из-за того же угла унылого дома.

И снова безжалостное неумолимое время дохнуло на Сидорина, и вновь ощутил он холод одиночества, мрак пустоты — и тоску. Глухую, как этот вымирающий городок. Как те дубовые леса, которые семьсот лет назад стояли на его месте. Всего семьсот лет — миг для вечности и кому теперь есть дело до вятичей, добывавших себе и своим семьям пропитание в тех дубравах? На месте лесов теперь высятся терриконы шахт, которые новая власть поспешила закрыть. Только местный дурачок вспомнил о стоявшем здесь бараке, в котором жил дядя Леша. А ведь прошло всего двадцать с небольшим лет…