Майкл Ридпат - Все продается

Пытаясь скорее переварить новость, Томми залпом осушил чашку.

— Значит, Шофман и ваша Дебби Чейтер убиты? А кто третий? — Томми помедлил и снова присвистнул. — Это вы. Послушайте, вам нужно быть поосторожней.

— Знаю, — сказал я. — Теперь вы понимаете, почему я не хотел, чтобы вы стали четвертым.

Томми рассмеялся.

— Об этом не беспокойтесь. Никто не знает, что я в курсе дела. Со мной все будет в порядке. Так куда делись деньги? — спросил он.

— Понятия не имею, — признался я. — Поэтому я и хотел заглянуть в папки Вайгеля. Давайте посмотрим схему.

Я извлек из кармана скопированную мной схему и положил ее на столик. Схема представляла собой несколько прямоугольников, расположенных один над другим. Прямоугольники были соединены сверху вниз стрелками. Очевидно, стрелки указывали направление денежного потока в процессе операции.

В первом прямоугольнике было написано «Два инвестора». Вероятно, под инвесторами подразумевались «Де Джонг» и «Харцвайгер банк».

Стрелка с надписью «$40 млн» шла от первого прямоугольника ко второму, обозначенному СП. Должно быть, это означало «специальный посредник», то есть «Тремонт-капитал». Итак, специальный посредник выпустил облигации и, минуя рынок, продал их за сорок миллионов долларов.

Следующий прямоугольник был обозначен «Счет в швейц. банке». Вероятно, именно этот счет и имел в виду Дитвайлер в своем письме.

Следующий прямоугольник назывался загадочно: «Денежный станок дядюшки Сэма». Я понятия не имел, что бы это могло быть. Ниже располагалось еще несколько прямоугольников с надписями «высокоприбыльные инвестиции», а рядом со стрелками стояли цифры: «$150–200 млн.». Очевидно, «денежный станок дядюшки Сэма» был очень производительным: в него входило всего сорок миллионов долларов, а выходило из станка сто пятьдесят-двести миллионов. Действительно, настоящий станок для печатания ассигнаций.

Под схемой были пояснения, которые немного проясняли суть операции:

«Инвестировать на 8-10 лет. Продать или сломать денежный станок. Забрать прибыль из СП в виде дивидендов. Они составят около $50 млн. Если возможно, погасить облигации.»

— Вам это о чем-нибудь говорит? — спросил Томми.

Я на минуту задумался.

— Что ж, я не знаю, что такое «денежный станок дядюшки Сэма», но все остальное более или менее понятно.

Сорок миллионов долларов, полученные «Тремонт-капиталом», помещаются на счет в швейцарском банке. Затем эти деньги используются для покупки или, быть может, для монтажа таинственного денежного станка. В нем деньги каким-то образом превращаются в двести миллионов долларов. Их вкладывают в высокоприбыльные инвестиции. Приблизительно через восемь лет станок продают. Поступления, к тому времени довольно значительные, снова оказываются в «Тремонт-капитале». Потом погашаются облигации на сорок миллионов долларов. Вся прибыль от инвестиций сверх процентов по облигациям частного размещения выплачивается «Тремонт-капиталом» в виде дивидендов. По оценкам Вайгеля эта прибыль составит около пятидесяти миллионов долларов. Итак, Вайгель и его сообщники занимают сорок миллионов долларов, с помощью этих денег зарабатывают пятьдесят миллионов долларов лично для себя, а потом возвращают сорок миллионов — и никто ничего не замечает.

— Но зачем такие сложности? — не понял Томми. — Почему бы просто не оставить себе эти сорок миллионов?

— Это очень умный ход. Если преступники возвратят деньги, никто ничего не заметит. Преступники будут жить той же жизнью, лишь разбогатев на пятьдесят миллионов долларов, и, возможно, попытаются провернуть ту же аферу еще раз. Если же они из жадности не вернут занятые сорок миллионов, то начнется расследование, и их могут схватить за руку.

— Двадцать миллионов долларов они получили от вашей компании. Где они нашли еще двадцать миллионов? — спросил Томми.

— В цюрихском банке «Харцвайгер», — ответил я. — Я разговаривал с неким герром Дитвайлером из этого банка, так он сделал вид, что никогда не слышал о «Тремонт-капитале». Должно быть, получил неплохую взятку. Поэтому они и пользуются счетами в «Харцвайгер банке», где герр Дитвайлер может лично следить за судьбой денег.

— Понятно. Итак, заняв сорок миллионов долларов, они делают кучу денег. Что такое «денежный станок дядюшки Сэма»?

Я покачал головой.

— Не знаю. Похоже, в этом проклятом «станке» ключ ко всей операции. Понятия не имею, что это за чертовщина.

— Может быть, это какое-то правительственное агентство? — предположил Томми.

— Возможно, — сказал я. — Но я не понимаю, как можно разбогатеть, отдав деньги государственному учреждению.

— Может, под «дядюшкой Сэмом» подразумевается армия? — гадал Томми. — Многие зарабатывают на армии. Оборонные контракты и все такое прочее.

— Возможно, — согласился я.

Мы еще несколько минут обсуждали различные варианты, но разумного объяснения так и не нашли.

— Итак, чем я могу помочь? — спросил Томми.

— Вы уверены, что хотите помогать? — возразил я. — Теперь вы знаете, что случилось с Дебби Чейтер и Грегом Шофманом.

— Послушайте, я — безработный, и мне чем-то нужно занять себя. К тому же это интереснее, чем продавать облигации. И чем больше я разворошу это осиное гнездо под названием «Блумфилд Вайс», тем лучше.

— В таком случае вы можете попытаться что-то узнать о судьбе Грега Шофмана, — предложил я и рассказал о своих безуспешных попытках. — Я хотел бы знать, кто убил его. Не менее важно узнать, что ему стало известно перед смертью. Не исключено, что он раскопал какие-то убедительные факты, уличающие Кэша и Вайгеля. Я бы сделал это сам, но меня долгое время не будет в Нью-Йорке. Если вы обнаружите что-нибудь интересное, позвоните мне на конференцию.

Томми заверил меня, что сделает все от него зависящее, мы расплатились, вышли из кофейни и расстались.

Томми мне нравился. Какое-то время я укорял себя, что без особой нужды подвергаю его опасности. Нет, решил я, это просто глупо. Я знал больше Томми, и тем не менее мне, похоже, ничто не угрожало.

Я вернулся в отель потный, уставший, измученный жарой. На телефонном аппарате горела красная лампочка. Я не обратил на нее внимания и прежде всего направился под душ. Остыв под струями холодной воды и почувствовав себя гораздо лучше, я подошел, наконец, к телефону и включил запись на автоответчике. Оказалось, что на следующий день в Нью-Йорк прилетает Хамилтон. Он предлагал встретиться в фешенебельном итальянском ресторане в Ист-сайде. Это хорошо. В моей голове все перепуталось. Если я обстоятельно поговорю с Хамилтоном, все станет на свои места.

Следующий день был последним перед отлетом в Финикс. На утро у меня были запланированы визиты в два инвестиционных банка. В одном из них очень настойчивый карлик по фамилии Кеттеринг долго читал мне лекцию о тех неограниченных возможностях, которые будто бы представляются в погрязшей в долгах Южной Америке. Меня совершенно не интересовала Южная Америка, Кеттеринг это чувствовал и едва не ругал меня последними словами. Все же ему удалось внушить мне мысль, что только идиот не может понять великие финансовые возможности, которые открывает этот континент. К концу разговора я готов был послать Кеттеринга к черту.