Майкл Ридпат - Все продается

Утро было потрачено зря. Усталый и раздосадованный, я решил пройти из офиса инвестиционного банка до ресторана пешком. Мне позарез нужен был глоток свежего воздуха, хотя бы нью-йоркского — горячего, пыльного и в то же время влажного. Я медленно брел по городу, пересекая узкие улицы и широкие авеню, осматриваясь по сторонам.

Я шел по пустынной узкой улице. Высокие здания, стоявшие по обеим ее сторонам вплотную друг к другу, превращали улицу в глубокое ущелье. Здесь вокруг аккуратно расстеленных ковриков, акустического оборудования и набора примитивных ударных инструментов собралась группа коренастых, крепких мужчин, укутанных в большие пончо. Их широкие и скуластые, смуглые и обветренные лица венчали своеобразные шляпы, походившие на старомодные котелки. На всей улице, кроме этих людей и меня, не было ни души. Я остановился послушать необычный оркестр. Экзотическая музыка обладала таинственной притягательной силой. Она напоминала о крутых склонах гор, о медленно парящих хищных птицах, о древних пустынных альпийских лугах Анд. Не знаю, сколько я так простоял, околдованный музыкой. Потом музыканты прервали игру и лишь тогда, застенчиво улыбнувшись, обратили внимание на меня. Я купил одну из их записей, пленки с которыми они разложили на тротуаре. На коробке кассеты была приклеена фотография серьезных музыкантов и название группы: «Лас инкас». Я пошел дальше, а таинственная музыка все звучала у меня в ушах. Через минуту я снова окунулся в оглушающую суету Третьей авеню.

Ресторан был светлым и просторным. Естественное освещение и металлические столики, очевидно, должны были имитировать итальянскую сельскую тратторию в саду. Впрочем, дорогие неброские костюмы посетителей и шикарные платья дам сразу выдавали атмосферу роскошного нью-йоркского ресторана.

Хамилтон уже сидел за столиком, на котором разложил кипы бумаг. В этом дорогом ресторане он с его документами выглядел совершенно неуместно. Я подвинул кресло, а Хамилтон бросил взгляд на часы и слегка нахмурился. Я тоже проверил время — было 12:33. Я опоздал на три минуты. Кто кроме Хамилтона стал бы хмуриться из-за трех минут?

Потом Хамилтон сменил гнев на милость, улыбнулся и жестом пригласил меня сесть. Заталкивая бумаги в портфель, он спросил:

— Как вам понравился Нью-Йорк?

— О, мне Нью-Йорк нравится, — ответил я. — Он всегда такой… — я помедлил, подбирая нужное слово, — неожиданный.

Я рассказал Хамилтону о случайно встретившемся мне перуанском оркестре.

Хамилтон одарил меня удивленным взглядом.

— Да, кажется, я понимаю, — произнес он, потом чуть более громко добавил: — Вы были в нескольких инвестиционных банках, не так ли?

В присутствии Хамилтона я, как всегда, почувствовал себя почти дураком. Разумеется, Хамилтона совершенно не интересовали мои впечатления от Нью-Йорка как города, ему было важно знать, что происходит на Уолл-стрите.

Я вкратце рассказал ему обо всем, что мне удалось услышать. Он подробнее расспросил меня о кое-каких переговорах, которые мне казались совершенно пустяковыми. Хамилтон проверял меня вопросами, которые я должен был задать — но не задал — во время моих визитов в инвестиционные банки, чтобы понять, кто покупает и что. По мере того как я все больше убеждался, что по стандартам Хамилтона я в лучшем случае получил лишь самые поверхностные сведения о событиях на Уолл-стрите, моя самоуверенность все больше таяла.

Во время этого допроса возле нас постоянно кружил, не решаясь прервать Хамилтона, официант. Наконец, уловив удобный момент, он заставил нас заглянуть в меню и сделать заказ. Хамилтон остановил свой выбор на салате «цезарь», что — при экзотически привлекательном разнообразии меню показалось мне ненужным спартанством. Я с неохотой отказался от первого и после недолгих размышлений заказал мясное блюдо с непонятным сложным названием. Хамилтон попросил бутылку минеральной воды. Я с завистью посматривал на соседний столик, за которым мужчина и женщина неспешно наслаждались разнообразными блюдами и уже принялись за вторую бутылку монтраше. Стоило ли приходить в такой ресторан, чтобы в спешке проглотить салат, запив его стаканом воды? Ну да ладно.

— Как продвигается ваше расследование? — перешел Хамилтон к другой теме.

Я рассказал все, что мне удалось выяснить: как Вайгель не хотел говорить о своем участии в операции, как исчез Шофман и как в кабинете Вайгеля я отыскал схему операции.

Хамилтон внимательно слушал, не упуская ни слова. Закончив рассказ, я с трепетом ждал реакции босса. Поглаживая бородку, он молчал, казалось, целую вечность, потом улыбнулся и сказал:

— Отлично, Пол. Вы хорошо поработали. Очень интересно. Действительно очень интересно.

Оценка Хамилтона немного сгладила неприятный осадок от того впечатления, которое произвела на меня первая часть нашего разговора.

— Как вы думаете, что такое «денежный станок дядюшки Сэма»? — спросил я.

— А как думаете вы?

Я разгадывал этот ребус уже двадцать четыре часа, но так ни к чему и не пришел.

— Государственное оборонное учреждение? Какой-нибудь компьютер? Какие-то фальшивые государственные облигации? — высказывал я свои догадки, следя за реакцией Хамилтона.

Мои гадания не произвели на него большого впечатления. Я пожал плечами и сдался:

— Не знаю. А вы что думаете?

Хамилтон помедлил с ответом, потом сказал:

— Этого мы пока не знаем. У нас еще недостаточно данных, но мы ведь только начинаем. Вы хорошо поработали. — Он ковырнул вилкой салат. — Впрочем, полагаю, в одном вы правы. Если мы узнаем, что представляет собой этот таинственный денежный станок, мы получим ключ и к возвращению наших денег.

— Что вы узнали на нидерландских Антиллах? — спросил я.

— Я оказался в сложном положении, потому что мне не хотелось, чтобы юристы из «Ван Креф, Хэрлен» догадались о наших подозрениях. Мне очень помог Руди Гер. Я приехал под тем предлогом, что последние изменения в законах о налогообложении будто бы заставили нас проанализировать целесообразность изменения юридического адреса «Тремонт-капитала». Проверка документации якобы и была частью такого анализа.

— Гер нашел что-нибудь?

— Это интересно. Юристы из «Ван Креф, Хэрлен» утверждают, что они видели письменное поручительство банка «Хонсю». Когда Гер попросил их показать это поручительство, они ответили, что не могут разыскать его. Для любого юриста признаться в потере документа — это нечто ужасное, поэтому Гер думает, что они говорят правду.

— И что из этого следует? — спросил я.

— Не знаю. Мне представляется наиболее вероятным, что поручительство было фальшивкой, которую позднее кто-то изъял из архивов юридической фирмы. Возможно, это был один из сотрудников фирмы, продавшийся махинаторам. Нам будет очень трудно продвинуться в расследовании, не признав, что нас интересует личность владельца «Тремонт-капитала».