Кеннет Харви - Город, который забыл как дышать

– Миссис Дровер? – позвал он.

Но Донна не сказала ни слова. Зрачки ее снова были в норме.

– Я завтра к вам зайду.

В ответ только шипение трубки.

– Договорились? – Томпсон ждал хоть какой-нибудь реакции. Только бы убедиться, что больной не стало хуже. Хотя и так понятно, что ухудшение наступило. У него разрывалось сердце при мысли о том, что станется со всеми пациентами, пораженными этой болезнью. – Договорились, миссис Дровер?

– Я его убила?

Томпсон не ожидал такого вопроса. На секунду в комнате повисло напряженное молчание.

– Кого?

– Моего сына. Вижу его…

– Масса?

Донна затуманенным взглядом уставилась на что-то за спиной Томпсона.

– Я вижу его…

Доктор оглянулся. Пусто.

– …Когда закрываю глаза.

– Это просто ваше воображение.

– Что я?

– Вы женщина. Донна Дровер, – он мягко положил руку на ее ладонь, – Донна Дровер.

– Нет. Что я?

Доктор вгляделся в глаза пациентки. Бездонная чернота. У него по коже побежали мурашки. Томпсон с трудом сдержался, чтобы не броситься вон из палаты. Ему показалось, что он задыхается.

– Я зайду завтра.

Доктор вошел в лифт и надавил кнопку первого этажа. Все. Пора домой. Кормить Агату. В голове засел странный вопрос Донны: «Что я?». Не «кто я?», а «что я?». Раньше от больных такого слышать не доводилось. В животе забурчало. Бутерброда с яичным салатом явно недостаточно. Нужна хорошая порция макарон. Обильно политых маслом. С чесноком. И большой стакан каберне. Ожил мобильный. Томпсон сухо ответил. Звонил сержант Чейз. Он напряженным голосом сообщил, что находится на причале.

– Что на этот раз? Треска заговорила?

– Нашли тело.

– Еще одна акула?

– Нет, человек. На дороге лежит. Волной на берег выбросило.

– Что?

– Это…

– Выбросило?

– …старое тело.

– На дорогу? Старика?

– Не, я не про то. Вы лучше приезжайте. Намного старше.

– Хорошо. – Томпсон захлопнул крышку мобильника, двери лифта открылись. «Намного старше». Что это значит? «Намного старше». «Что я?», «Что я?» Он хотел выйти из лифта, но услышал крик, вернее, вздох предупреждения. Доктор замер. Он только сейчас заметил, что лифт не доехал до земли сантиметров семьдесят. Снизу таращились трое.

– Ё-моё! – Томпсон попытался спустить одну ногу и дотянуться до пола, но быстро понял, что будет больно. Оставалось только сидеть на дне лифта.

– Давайте руку.

Томпсон потянулся вниз к врачу и медбрату, они помогли ему слезть.

– У меня лодыжка растянута, – сказал доктор, – а не то бы я отсюда как Тарзан спрыгнул. – И он удалился, в доказательство своих слов преувеличенно хромая.

На улице Томпсон оглядел стоянку, стараясь припомнить, где бросил свой внедорожник. Черт! Он же разбил машину об армейский джип. Ну елки-палки! Теперь надо идти клянчить, чтобы кто-нибудь из медперсонала подбросил. В животе снова забурчало. Бутерброд с яичным салатом явно не пошел. Может, майонез был тухлый.

– Чудесно, – пробормотал Томпсон, – просто чудесно. Давай теперь от голода помирать. – Он направился назад к больнице, искать кого-нибудь, кто согласится подвезти. Но тут скрутило желудок. И кишки. В любую секунду могло случиться непоправимое. Томпсон выпучил глаза и помчался вниз по коридору. Спасительная дверь находилась рядом с киоском «подарки». Хромая и пыхтя, Томпсон влетел в кабинку за секунду до катастрофы, которой его штаны не пережили бы.

Даг Блеквуд читал книжку ньюфаундлендского писателя о превратностях зимы на Лабрадоре. Книга была посвящена искусству выживания в лесах. Довольно убедительно описывалось, как зарывают еду в снег, чтобы звери не нашли; как всю ночь поддерживают огонь в костре, чтобы не обморозиться; как следят за тем, чтобы одежда непременно была сухой. Герои книги регулярно не высыпались, хищники караулили их день и ночь. Жизнь в чаще леса. Никаких тебе современных изобретений. Красота. Даг с удовольствием представил, как хорошо жить одному среди деревьев. Он бывал в тех местах, а потому скупал всю доступную литературу на эту тему. Большинство книг выходило в местных издательствах, но Дагу довелось прочесть несколько романов, написанных на большой земле. Смешно, когда какой-нибудь зазнайка с материка тужится описать жизнь на Ньюфаундленде. Все переврет, перевернет с ног на голову, но гонору сколько!

Даг невидящими глазами смотрел в книжку. Последнюю строчку он прочел уже раза два, а то и три, но так ни слова и не понял. Из головы не шло сегодняшнее существо. Называть ее русалкой не хотелось, русалки попадаются только в глупых детских сказках, но, с другой стороны, это ведь она и была! Да еще вояки остановили по дороге домой. Колючка совсем ошалела, облаяла солдата, даже цапнуть его пыталась через окно машины. Даг еле ее обратно упихал.

Интересно им, понимаешь, не видал ли мистер Блеквуд чего странного, пока на лодке ходил. А ни хрена мистер Блеквуд не видал. Море он видал. Большое-большое, синее-синее. И небо. Большое-большое, синее-синее. Солдаты попялились-попялились и отпустили с миром.

Морды козлиные.

Да плевать на них, на этих уродов. Вот русалка… Кому бы рассказать? Может, племяшке внучатой позвонить, Тари? Вот обрадуется. Да, ребенок поймет. Только кто ж такое по телефону говорит? И потом, надо же сперва придумать, как такую историю подать покрасивей. Вот в чем штука. Хороший рассказ – это тебе не выпуск новостей, тут надо с подходом, чтобы до костей проняло. «Сижу это я в своей лодке, денек самый что ни на есть для рыбалки подходящий, солнышко припекает, все чудесненько, даже слишком, ясно, что скоро погода переменится. Сижу, жду, когда клюнет, ловлю, понимаешь, треску и ничего такого не подозреваю. Военных-то я, конечно, сразу приметил, еще когда от причала отходил, а что они мне? Я себе снялся потихонечку, только меня и видели. А вода гладкая, ни морщинки на ней, что на твоем покрывальце. На горизонт, стало быть, поглядываю. Тихо так, ветра нет совсем». Погоди-ка, так что там с этими армейскими-то? Они ж спрашивали, не было ли чего странного. Выходит, знали они, что было, было странное. И вовсе не о треске пеклись, бог с ней, с треской. Неладно что-то, Даг это нутром чуял, всеми своими селезенками.

Он снова представил, как выходит из залива, как плещется за бортом океан, как светит солнышко. «Лодочка плывет себе тихохонько, скользит по волнам красавица моя, слева скалы нависают, им, поди, годков столько же, сколько позапрадедушке нашему Адаму, вода их порядком уже пообточила, времени-то у нее для этого хоть отбавляй, а только стоят они, держатся. Поглядишь, аж дух захватывает – эка, думаешь, силища. Ну, отвлекся я, а в воде-то, в воде чтой-то там меня дожидается. Там, в глубине для человека всегда что-нибудь да сыщется – кому рыба, а кому и погибель».