Олег Лукошин - Человек-недоразумение

— Я сматываюсь, — коротко объяснил я ему, почувствовав, что надо что-то сказать. — Не поминай меня лихом, Вячеслав!

— Понятно, — кивнул он. — Вряд ли мы уже встретимся, поэтому хочу сказать тебе одну вещь. Если ты однажды захочешь уйти в антимир, а мне кажется, что однажды тебе захочется, то сделать это несложно. Надо просто залезть под одеяло, вспомнить самый первый момент своей жизни, тот, что остался в памяти, увидеть в правом верхнем углу картинки чёрную точку и мысленно нырнуть в неё. Это и есть вход в антимир. Там может оказаться неплохо.

Чтобы не длить прощание больше этих секунд и не превращать его во что-то нелепое и несуразное, что и вспомнить-то будет неприятно, я развернулся и вышел из палаты.

На лестнице я столкнулся с учительницей Еленой Марковной Басовой. Она неторопливо поднималась на наш этаж, держа в руках учебник литературы за восьмой класс.

— Вова! — почему-то удивлённо воскликнула она.

Видимо, от меня исходила специфическая энергия, которая заставляла недоумевать и строить в уме различные предположения о моих намерениях. А то с чего бы ей так удивиться?

В ту же самую секунду, в этот самый вдохновенный миг я со всей очевидностью понял, что Елена Марковна не просто так возникла на лестничной площадке и совсем уж не просто так выразительно и страстно произнесла моё имя. В этом был какой-то умысел, проверка реакции, даже некая развилка в выборе пути. В общем, мне стало понятно, что я не могу покинуть интернат, не сделав её счастливой.

— Лена! — приблизившись к ней и совершенно естественно перейдя на «ты», обдал я её ароматом внезапно вспыхнувшей страсти. — Какие сегодня на тебе трусы?

— Розовые… — тихо и совершенно обречённо произнесла она.

Я обхватил её стремительным движением рук, сжал это трепещущее, такое одинокое, необласканное тело и алчно засосал её ротик в свои ненасытные губы. Елена Марковна обмякла и носом издала некий звук, выражающий своё добровольное, безоговорочное и давно желаемое поражение.

— Пойдём, пойдём! — потащил я её вниз по лестнице к подсобке, что располагалась в подвале.

Там хранились лопаты и мётлы, не раз обитатели психушки выходили с ними на уборку прилегающей территории — подсобка никогда не закрывалась. Я затащил Басовую внутрь, ударил ладонью по выключателю, одинокая лампочка осветила заваленную хозяйственным скарбом комнатушку. Лампочка, к счастью, работала — она могла бы и не гореть, это не стало бы какой-то вопиющей трагедией, я уверен, что мы разобрались бы и в кромешной темноте, но с лампочкой всё же было лучше. Небольшой пятачок пола, как раз такой, чтобы улечься на спину, поджав ноги, был свободен, я подмял под себя учительницу — мы почти рухнули на пол.

Должен признаться, что я действовал чересчур хаотично. Ничего удивительного, всё же это был мой первый секс в жизни. Вспоминая сейчас те минуты, я благодарю свою пытливую натуру за то, что она не выдала на-гора в самый неподходящий момент — а момент этот был бы воистину самым неподходящим — колкую и липкую дозу рефлексии. Для подростка, которому только-только исполнилось шестнадцать лет и которому уже успели вручить паспорт, чем он совсем не гордился, потому что вышел на фотографии кривомордым дистрофиком, чей член был нетвёрд и неопытен в любовных утехах, чей внутренний мир ещё инстинктивно пытался противиться им, это было бы просто губительно. К счастью, волна страсти захватила меня с головой, и всё прошло как подобает, правда, длилось совсем недолго.

Я задрал подол тёмно-коричневой плиссированной юбки Елены Марковны, стянул с неё трусы — о, этот розовый цвет, освещаемый грязной сороковаткой, ты останешься со мной до последнего мгновения! — потом спустил свои брюки с трусами до колен и ткнулся покачивающейся то ли в такт движениям тела, то ли самой по себе пиписькой в сгусток темноты между её ног. Мне повезло, я сразу же попал в цель. Цель истекала влагой, а потому проникновение прошло ненатужно и естественно.

— Ну что же ты делаешь! — раздался в ухе шёпот учительницы. — Ну зачем же ты так!

Эти слова не были упрёком, они были одобрением.

— Я прочитал Набокова, — принялся бормотать я в ответ. — Как ты рекомендовала. «Приглашение на казнь», «Защиту Лужина» и «Лолиту».

— Да?! — обрадовалась она. — Ну и как?

— Дрянь. Полная дрянь. Это совершенно никудышный писатель.

— Ты не понял его.

— Там нечего понимать. Он неправильно воспринимал человека и окружающий мир. Он трактовал их пошло и приземлённо. Он только раздражает.

Вскоре я кончил. Почему-то Басовая издала при этом долгий и сладострастный стон.

Я почувствовал, что должен объяснить ей кое-что во избежание последующих разочарований, после того, как сбегу отсюда.

— Я не люблю тебя! — бросил я ей, поднимаясь на ноги и натягивая брюки. — Нам не быть вместе.

Она лишь коротко взглянула на меня и ничего не ответила.

Чёрт побери, быть может, рассуждаю я сейчас, она родила и воспитала на скромную учительскую зарплату моего ребёнка! Ему сейчас уже девятнадцать лет. Кто это, мальчик или девочка?

Нет, нет, так думать наивно и даже глупо. Никого она не могла родить. Не потому, что не могла физически, просто не у каждой завязки бывает своя развязка. Почему-то я уверен, что у того короткого сношения в подсобке никакой развязки быть не могло. Почему-то уверен.

Всё же я чмокнул её в щёку, чтобы она не считала меня окончательным подлецом. Поправил на себе одежду, выбрался из подсобки, потом из здания — и был таков.

Вы знаете, я всегда любил рок-музыку. С самого первого мгновения, когда услышал её.

Я не считаю первым мгновением прослушивание миньона (то есть маленькой такой пластиночки, на которую помещалось от двух до четырёх песен, если кто-то не знает) английской группы Sweet, группы в целом неплохой (в чём я убедился позже), хоть и испорченной устремлениями к традиционной эстраде, с одной стороны, и пошлым глэм-роком, чрезвычайно модном в семидесятые, с другой. На пластиночке, обнаруженной среди прочих в отцовской, в общем-то, довольно скромной и эклектичной коллекции и почему-то выбранной мной для самостоятельного прослушивания, значились, насколько мне припоминается, две песни самого раннего периода группы начала семидесятых годов, отмеченного ярко выраженной примитивностью и глупой слащавостью. Одну из тех песен я помню до сих пор: запомнилась она мне скорее тем, что заставила меня занервничать и вообще подействовала на меня на том первом прослушивании как-то раздражающе. Она называлась «Чоп-чоп-чоп» — да, практически именно из этих слов она и состояла, по крайней мере, её припев точно состоял из них. Такой рок за душу не брал, да и роком по большому счёту группу Sweet считать всё же трудно, я знаю, что многие отказывают ей в этом праве — быть может, и зря, всё-таки это была хоть и причёсанная, но всё же гитарная и достаточно тяжёлая музыка.