Олег Лукошин - Человек-недоразумение

Бежавшие к телецентру люди один за другим падали — от стен здания шла мощная и прицельная стрельба. Я лежал на асфальте и не пытался подниматься. Как-то само по себе пришло понимание, что надо рисовать отсюда ноги. Всё, амба. Закончились игры, можно и пулю в бошку схлопотать. Я пополз в сторону, а когда почувствовал, что удалился за линию огня, вскочил и побежал. Не уверен, что стал в эти секунды объектом для стрелявших из телецентра омоновцев, но звуки пуль, рассекавших воздух, так и исполняют свою незатейливую пьесу в моей памяти даже сейчас.

Таких понятливых, как я, оказалось с десяток человек. Мы в молчаливом и праведном единстве добежали до первых значившихся на пути жилых домов и сбавили обороты. Я увидел, что на лицах многих моих благоразумных коллег-бегунов блуждали улыбки — в общем-то, если пуля-дура не размазала по асфальту твои мозги, всё это действительно воспринималось прикольно. Люди восстанавливали дыхание и со смешками начинали обмениваться сигаретами. Помнится, я, некурящий, тоже выхватил штуку из любезно протянутой мужиком в спортивном костюме пачки — так, за компанию.

Однако мы рано радовались. Откуда-то сбоку вдруг появились менты с дубинками. Они лихо неслись на нас и, сблизившись в мгновение ока, принялись с остервенением раздавать всем оказавшимся у них на пути смачные удары. Едва успевший обернуться и понять, что происходит, я тут же получил дубинкой в грудь и рухнул на землю. Было отчаянно больно, особенно ярко боль разлилась в сердце — казалось, оно вот-вот порвётся. Несколько мгновений спустя меня схватили за ноги и поволокли по асфальту куда-то вдаль. Я цеплялся пальцами за шероховатости асфальта и кричал (по крайней мере, мне так казалось):

— Уроды! Я не с ними, я сам по себе!

Волокли, слава богу, недолго.

— Вставай, сука! — услышал я над собой окрик, последовавший за несколькими болезненными ударами по бокам.

Я вскочил, что ещё делать? Тычок в спину — и я оказался на полу ментовской машины в груде шевелящихся тел.

В тот вечер наш штурм прервал трансляцию футбольного матча «Ротор» — «Спартак». Это была почти чемпионская игра. «Ротор» в те годы был очень хорош, в нём блистал атакующий полузащитник Олег Веретенников, команда даже претендовала на золотые медали и в случае успеха в заключительных матчах чемпионата (до конца оставалось лишь несколько туров) могла впервые стать чемпионом России. И вот минут за пятнадцать до конца матча, когда ещё ничего не было ясно, всех российских болельщиков обломали. Матч прервался, а с ним и вообще вещание центральных каналов. Я, кстати, немного расстроился тем, что именно в этот день нас выписали в Москву и не удастся посмотреть этот матч на стареньком, чёрно-белом, но всё ещё работающем хозяйском телевизоре. Может быть, именно это стало одной из причин моего плохого настроения?

— Гондон, — сказал мне следователь ночью того же дня в одном из милицейских отделений Москвы, когда с разбитой мордой и ноющим телом я предстал перед его светлыми, бездонно-голубыми глазами, — ты понимаешь, что из-за тебя и таких, как ты, я не посмотрел футбол?

— Да я и сам жалею о футболе, — ответил я. — Кто хоть выиграл-то?

— Б…дь, да откуда я знаю?! — взорвался он. — Весь вечер тут с ублюдками навроде тебя вожусь, жене позвонить времени нет.

— А я думаю, всё-таки «Спартак». «Ротор» пока психологически не готов стать чемпионом. Хотя я за него болел. Я вообще за провинцию болею.

— Терпеть не могу «Спартак», — поморщился следователь. — «Динамо» — вот это команда!

— В жопе ваше «Динамо». И никогда ему оттуда не выбраться.

Зря я это сказал. Надо уважать болельщиков других клубов, у них тоже есть чувства.

— Значит, «Динамо» мы не любим, — сверкнул удивительно симпатичными очами следователь. Если бы я был девушкой, я бы наверняка на него запал. — Ну, тогда ты в собственной жопе ротор почувствуешь. Сейчас вот брошу тебя в камеру к любителям мальчиков, и завтра ты проснёшься совершенно другим человеком. Веришь мне?

— Нет, — мотнул я головой. — Я же некрасивый, кому я нужен?

— Кто такой, откуда? — перешёл он к официальной части допроса.

— Владимир Ложкин, — послушно отвечал я. — Приехал в Москву в поисках работы. Вижу: демонстрация какая-то. Ну, я и попёрся со всеми, дурак. Не знал, что она запрещённая.

— Ты мне сказки не рассказывай, — скривился следак. — Кто тебя в Москву вызвал, кто к телецентру повёл, кто оружие выдавал?

— Какое оружие? — искренне изумился я. — Если б у меня было оружие, разве ж я сидел бы здесь?

В этот момент в кабинет вошёл человек в кожаной куртке. Я сразу узнал его: тот самый, который встречал нас на вокзале.

— Держи, — протянул он следователю несколько денежных купюр. — Извиняй за задержку. Квиты?

— Квиты, квиты, — отозвался тот. — Много ещё везут народа?

— Да битком! Несколько дней разгребать будешь.

— Куда там вы, на фиг, смотрите, если такая толпа на улицы вышла?

— Да разве углядишь за всеми? Их ведь сколько сейчас всяких! Чуть ли не каждый — потенциальный революционер.

— Да уж, — кивнул следователь, — это точно.

Человек в кожанке бросил мимолётный взгляд на меня и вдруг задумался.

— Что-то лицо знакомое, — всматривался он в меня. — Ты не из Подмосковья?

— Нет, — замотал я головой.

— Реутово?

— Нет, нет. Даже не был ни разу.

Тот покивал, словно пытаясь уверить себя в правоте моих слов.

— Ну, ладно, — бросил он не то мне, не то следователю. — Бывайте.

Следователь задал мне ещё несколько невразумительных вопросов, а потом махнул рукой и вызвал охрану. Меня провели по небольшому бетонному коридору вдоль массивных и страшных дверей, четырёх или пяти, за каждой из которой сидели люди — я слышал их голоса, а порой и смех, да-да, нервный такой, но в целом жизнерадостный смех, — и, остановившись у одной из них, втолкнули внутрь. Я оказался в тёмном помещении с жутким запахом несвежего человеческого тела. Здесь было тихо, но я чувствовал, что людей тут немало, просто они молчат. Они затаились и ждут.

— Товарищи, — спросил я, когда немного привык к темноте, — здесь где-нибудь есть свободные места?

— Где найдёшь, там и ложись, — неохотно ответил мне чей-то раздражённый голос.

Пришлось устраиваться сидя у стены, почти у самой входной двери. Поначалу я хотел снять куртку и засунуть её под голову, но потом понял, что лучше этого не делать — было слишком холодно. Я сидел и смотрел в темноту. Люди спали на деревянном подиуме у противоположной от двери стены, лежали плотно, оказалось их, по моим подсчётам, человек двенадцать.

— А можно ещё вопрос? — произнёс я в молчащую темноту. — Вы не собираетесь меня в жопу трахать? Потому что следователь мне такую перспективу обещал. Просто я хочу сказать, что сейчас я очень нервный и способен на всё, что угодно. Дело в том, что я не считаю подобный опыт полезным для себя. Я много думал над этим, но не нахожу, что это может как-то расширить моё восприятие мира.