Ольга Черенцова - Портрет

Ветер колол пылью глаза. Трепал техасский флаг на столбе, смахивая с синего прямоугольника белую звезду. Разбрасывал по пустыни шары перекати-поле.

«Ну и местечко», — подумал Олег, оглядываясь. Торчать в этом захолустье несколько дней совсем не прельщало.

— Подвезти? — обратился к нему мексиканец-таксист.

— Да нет, спасибо, — отклонил Олег. Снял пиджак, промокнул носовым платком капли пота на лбу и, проклиная жару, направился к ряду прокатных автомобилей. Разыскал «ниссан» — лимонного цвета, под стать солнцу — и недовольно поморщился. Ведь просил же служащую аэропорта подобрать машину потемнее! Одарив его улыбкой, та пообещала: «Будет сделано, сэр». Подобная халатность вызывала раздражение. Впрочем настроение было подпорчено с утра. Перед отъездом он не успел помириться с женой и знал, что будет за это расплачиваться, когда вернётся из командировки. Рита обычно подолгу дулась, вынуждая его просить прощение, даже если он не был виноват.

Он включил до отказа кондиционер и покатил по пустынному шоссе, разбивая носом «ниссана» летящий навстречу песок. Впереди плёлся грузовик. За ним тянулась дорожка из сена, падавшего клочками из переполненного кузова. Олег резко набрал скорость и, обгоняя, поймал краем глаза приветливую улыбку водителя. «Народ там на редкость душевный», — припомнил он слова стюардессы, решившей, что он переселяется в Западный Техас.

Вдоль дороги бежали песчаные холмы и уносились вдаль к горизонту, где вырисовывался смутным очертанием городишко — кучка низкорослых зданий. На засохших кустарниках висели обрывки газет, пустые пакеты из-под чипсов и драные рубашки, махавшие вслед рукавами. Солнце било в глаза, стирало названия на дорожных знаках, и Олег чуть не проскочил нужный поворот.

В гостинице было безлюдно, пахло затхлостью.

— С приездом, сэр! — поприветствовал его сахарной улыбкой клерк. Пока он оформлял все бумаги, Олег глазел через окно на круг бассейна, рассечённого пополам оконной рамой, и на загоравшую на топчане девушку. Она неподвижно лежала с раскинутыми в стороны руками, напоминая Риту. Та также обожала жариться на солнце, не слушая пугавших раком врачей. «Если суждено, так суждено», — упиралась она, когда Олег, замечал, что не следует рисковать. Прочитывая в каждом совете скрытую критику, его жена делала всё наоборот.

В номере попахивало хлоркой. Было душно. Он включил телевизор, и белокурая дикторша радостно известила, что осадков в ближайшие дни не ожидается. «То ещё местечко», — повторил Олег, глядя на безликую картину на стене. На ней — рыжая пустыня, перерезанная лентой дороги, по которой он пилил из аэропорта.

До совещания оставалось три часа. Чтобы скоротать как-то время, он решил прокатиться по городку. Полистал брошюрку, рекламирующую местные достопримечательности, и с удивлением наткнулся на объявление: «Выставка русских авангардистов».

«Ну-ну, — скептически усомнился Олег, — в этой-то дыре».

Он отодвинул штору на окне. Солнечные лучи, ворвавшись в комнату, обнажили тропинку на ковре, протоптанную подошвами посетителей, пятна на байковом одеяле и царапины на ручках кресла, прильнувшего велюром к его спине, когда он опустился в него, чтобы позвонить Рите. «Слушаю», — протянула та. Изучив все её повадки, поведение, мысли за двадцать лет жизни вместе, он знал, что она сидит в халате на кухне, и, поцеживая крепкий кофе, мрачно пытается разрешить проблему, как убить долгий, ничем не заполненный день. Те годы, когда они оба трудились на износ (он вкалывал по ночам на заводе, а она стояла за кассой в супермаркете), канули в прошлое вместе с Ритиным хорошим настроением. Одновременно с его продвижением по службе, с приобретением большого дома и «мерседеса», о которых Рита мечтала ещё в России, в его жизнь вошло хроническое раздражение жены по любому поводу. От её нападок он заслонялся шутками, выводившими её из себя ещё больше. Или скрывался в кабинете, где подолгу сидел у компьютера, с которым она соперничала, обвиняя Олега в том, что все его помыслы сосредоточены на любимом «ящике». Пока она брюзжала, раздосадованная его нежеланием раздувать скандал, он с грустью думал о том, что навсегда потерял ту Риту, какую знал много лет назад.

«Ты, как всегда, не слушаешь! — кипела она. — Моя жизнь тебя совершенно не колышет! Ты даже понятия не имеешь, как мне тошно!»

«Может, тебе устроиться на работу? А то целый день сидишь одна», — говорил он, зная, что она отвергнет.

«Зачем? Ты что, мало зарабатываешь?!»

«Дело не в деньгах, ты была бы занята. Ну, если не хочешь работать, пойди в колледж, на курсы».

«Почему ты постоянно меня куда-то гонишь?! У меня и так предостаточно дел! Кто здесь готовит, убирает?» — сердилась она. И он не подчёркивал, что она давно уже не приближается к плите, что они часто ходят в рестораны и что их дом убирает пожилая эмигрантка.

— Слушаю! — резко повторила она в трубку.

— Это я, — сказал он, притворяясь, что забыл о вчерашней ссоре. — Ну как ты?

— Нормально, — сухо ответила она.

— Соня звонила? — спросил он.

— Звонила.

— На праздники приедет?

Дочь он боготворил, баловал к неудовольствию жены. А после того, как та поступила в университет и уехала от них, изнывал от тоски по ней и, привязывая к себе заботой, регулярно посылал ей в поддержку деньги.

— Приедет, конечно.

Смягчившись, она поинтересовалась, как он добрался.

— Добрался без проблем. Жарища здесь страшная, прямо, как в духовке.

— Что ты хочешь, это же Техас, — сказала она и с подозрением спросила, что он собирается делать вечером.

— Пойду поужинаю. Что ещё здесь делать? А чем ты займёшься?

— Поеду по магазинам… впрочем, не знаю, удастся ли. Ты же не проверил машину, там что-то стучит, — проворчала она.

— Не волнуйся, всё в порядке, я проверял на прошлой неделе. Но, если беспокоишься, поезжай в мастерскую, она же за углом, — посоветовал он. И с горечью отметил, что каждый раз, когда он отправлялся в командировку, они, как актёры на сцене, повторяли слово в слово один и тот же диалог.

— Ну вот ещё! Деньги на ветер кидать!

— Тогда подожди, когда я вернусь. Ну пока, вечером позвоню.

По городу сонно плелись друг за другом автомобили. Обогнать их не было никакой возможности, и Олег потащился за ними, удивляясь изобилию светофоров, вынуждавших тормозить каждую минуту. Остановившись у одного из них, он рассеянно стал глазеть на расставленные на углу улицы картины — безликие, как и пейзаж в номере гостиницы.