Ольга Черенцова - Портрет

Шоссе повело серой полосой мимо нефтяных насосов, похожих на клюющих что-то птиц, мимо гигантских кактусов, подцепивших иглами шары перекати-поля, мимо выцветших песчаных холмов. Глядя на распластанных по переднему стеклу стрекоз, он с грустью думал о гражданах страны Шутов. Как и эти стрекозы, влетавшие в отражение неба в окне, те неслись навстречу иллюзорным развлечениям, пытаясь стереть ими скуку и обыденность.

«С Новым годом!» — кричали они, прыгая вокруг полысевшей ёлки, которую держали в доме до апреля. На улице лил весенний дождь. Пассажиры на остановке троллейбуса также осуждающе взирали на толпу масок в окне. А он постоянно волновался, не арестует ли маму доведённый доносами соседей Сулико, не случится ли какой-нибудь катастрофы, вернётся ли мама домой, когда увозила её компания друзей в неизвестном направлении. «Из них мало кто остался жив», — скорбно поведала директорша музея, не исказив только этого единственного факта. Одного за другим уводили из страны Шутов то неизлечимая болезнь, то отчаяние, то перелёт за океан, то что-то иное. Но все они по-прежнему радовались, пили, хулиганили на фотографиях, бережно хранившихся в его доме в Калифорнии. «Вечный праздник!» — провозглашала мама, смывая словами тоску, фоном окружавшую стены их квартиры.

И его вдруг осенило, что мама была счастлива — то, что он отказывался увидеть раньше. Все эти годы мучило, что у неё не было, несмотря на толпу поклонников, любившего, боготворившего её человека. Поэтому особенно несправедливым казался конец её жизни. Но теперь он знал, что был кусок счастья. Пусть недолгого, но счастья. И то, о чём Гриша смело оповестил весь мир, уже не виделось постыдной тайной, нетактично брошенной Олегу в лицо. Наоборот, казалось подарком и данью маме.

Стало легче. Боль притихла, будто он услышал, как мама прошептала, что с ней всё в порядке, что она радуется той, другой жизни, как он должен радоваться — этой.

Он подъехал к аэропорту, бетонной коробкой замыкавшему шоссе, и подумал, как сейчас самолёт унесёт его в спокойное, размеренное существование — то самое, о котором мечтал в детстве, когда веселились граждане страны Шутов, восстававшие против серости этого существования. Как засосёт его та же рутина: карьера, стычки с Ритой, ссоры, обиды, дни, похожие в точности на все предыдущие.

«Однако, — подумал он с облегчением, — как всё-таки хорошо, что всё это уже позади». Несмотря на тоску по прошлому, занозой навсегда засевшей в сердце, он был рад, что нет уже страны Шутов и что невозможно её вернуть.

Вернуть он хотел другое. Город, по которому они с мамой бродили по вечерам, прижавшись друг к другу локтями. Булочную, около дома, куда, нагулявшись, забегали купить вкуснейший, воздушный хлеб. Их вечера вдвоём, когда не налетала разлучавшая их толпа гостей. И их комнату, где незримо висел на стене, улыбаясь солнечными глазами, мамин портрет.