Ирвин Шоу - Полное собрание рассказов. 1957-1973

В Саламанке и Мадриде ехали по дороге почти через всю эту соломенного цвета, жаркую, обнаженную страну во Францию, попивая сладкое, неразбавленное испанское бренди, пытаясь запомнить чудесную музыку, под которую танцевали в пещерах цыганки.

И никогда не будут так близки, наконец, как сейчас, в этом маленьком, аккуратно побеленном номере баскского отеля: Берт спит; он, Мунни, стоит у окна, наблюдая за стариком, все дальше уходящим от террасы со своей собакой и ружьем; а наверху спокойно, как всегда, свернувшись калачиком, словно ребенок, спит Марта — пока они, оба словно не доверяя друг другу, не войдут к ней, чтобы разбудить ее и рассказать, какой наметили план на сегодня.

Мунни еще шире раздвинул шторы, и солнечные лучи, стремительно ворвавшись, заполонили всю комнату. Если и есть такой пароход на свете, пропустить который он имеет право хотя бы раз в жизни, — это, несомненно, тот, что выходит из Гавра послезавтра.

Подошел к кровати Берта, осторожно переступая через разбросанную на полу мятую одежду; толкнул его в голое плечо пальцем, позвал:

— Мастер, солнце уже давно встало!

Между ними уговор: кто проигрывает в теннис, называет своего победителя в течение суток не иначе как Мастер. Берт накануне выиграл у него со счетом 6:3, 2:6, 7:5.

— Уже начало одиннадцатого, — ткнул его Мунни еще раз твердым пальцем.

Берт, открыв глаза, тоже равнодушно устремил взор в потолок.

— У меня похмелье, как ты думаешь? — поинтересовался он.

— С чего бы это? — удивился Мунни. — Выпили на двоих бутылку вина за обедом да по паре пива потом.

— Ладно, пусть похмелья у меня нет, — согласился Берт, словно такая весть сильно его огорчила. — Но ведь, по-моему, идет дождь.

— Что ты, яркое, солнечное, жаркое утро! — разуверил его Мунни.

— Все меня постоянно уверяли, что в стране басков на побережье вечно идет дождь, — пожаловался Берт, видимо и не собираясь вставать.

— Все лгали, — успокоил его Мунни. — Да вылезай же ты, черт тебя побери, из постели!

Берт медленно выпростал ноги из-под одеяла, свесил с края кровати и сел — худой, костистый, голый по пояс. Из коротких для него пижамных брюк высовывались, болтаясь, его большие ступни.

— Знаешь ли ты, почему американские женщины живут дольше, чем американские мужчины, толстяк?

— Нет, не знаю, — не скрыл Мунни.

— Потому что подолгу спят по утрам. Моя цель в жизни, — Берт снова улегся на кровать, но все еще свешивая ноги с края, — прожить так же долго, как американские женщины.

Мунни зажег сигарету, другую бросил Берту. Тот ухитрился прикурить ее, не поднимая головы с подушки.

— Послушай, — заговорил Мунни, — пока ты здесь дрых, растрачивая зря драгоценное время юности, мне в голову пришла одна блестящая идея…

— Напиши на бумажке и опусти в ящик для предложений. — Берт, зевнув, закрыл глаза. — Администрация подарит седло из буйволовой кожи каждому служащему, выдавшему нам заманчивую идею, которую сразу можно применить на практике…

— Послушай, — нетерпеливо перебил его Мунни, — мне кажется, нам нужно пропустить этот проклятый пароход.

Берт лежал и молча курил, сощурив глаза и задрав нос к потолку.

— Некоторые люди, — задумчиво начал он, — рождены только для того, чтобы пропустить пароход, поезд или самолет. Вот взять, к примеру, мою мать. Однажды ей удалось избежать преждевременной смерти только потому, что она заказала себе второй десерт. Самолет взмыл в ту минуту, когда она вышла на взлетное поле, но через тридцать пять минут взорвался. Ни одного оставшегося в живых — все всмятку… Знаешь, что подавали на десерт? Мороженое с размятой свежей клубникой.

— Да ладно тебе, Берт. — Иногда Мунни действовала на нервы привычка Берта высказываться не по делу, особенно когда он, Мунни, размышлял над чем-то серьезным. — Знаю я все о твоей матери.

— Весной, — продолжал Берт, не обращая никакого внимания на нетерпение друга, — она просто с ума сходит по клубнике. Скажи-ка мне, Мунни, ты что-нибудь пропускал в жизни?

— По-моему, нет.

— Неужели ты считаешь, что поступаешь мудро, занимаясь на таком позднем этапе пустяками, пытаясь выяснить, как сложится жизнь?

Мунни вошел в ванную комнату, налил из-под крана стакан воды. Когда он вернулся в спальню, Берт все лежал в той же позе, болтая ногами и покуривая. Мунни подошел поближе и стал медленной струйкой лить воду ему на голую, загорелую грудь. Вода тонкими ручейками растеклась между ребер и оттуда — прямо на простыню.

— Ах, — Берт продолжал покуривать, — как приятно освежает!

Оба засмеялись, и Берт сел в постели, заявив:

— Ладно, толстяк, не думаю, что ты это серьезно.

— Моя идея такова, — объяснил Мунни, — остаться здесь, подождать, пока погода ухудшится. Грех уезжать в такие славные, солнечные деньки.

— Ну а что с билетами?

— Пошлем телеграмму пароходному начальству, сообщим, что воспользуемся их услугами позже. У них там список желающих длиной с милю — будут просто в восторге.

Берт рассудительно кивнул.

— Ну а как насчет Марты? Если она захочет сегодня же быть в Париже?

— Марта никуда не хочет ехать. И никогда. Ты сам прекрасно знаешь.

Берт снова кивнул.

— По-моему, она самая счастливая девушка в мире.

За окном раздался выстрел. Берт, повернув голову, прислушался: прогремел второй.

— Вот это да! — воскликнул Берт, облизывая губы. — Никогда не забуду эту замечательную куропатку, которой мы угощались вначале!

Встал, озираясь, в своих хлопающих по ногам пижамных штанах: просто мальчишка, с неплохими перспективами попасть в сборную колледжа, — если усиленно кормить в течение года. Когда призывался в армию, выглядел неплохо, — круглолицый, щеки полные, — а демобилизовался в мае — превратился в длинного, худущего парня, с круто выпирающими ребрами. Если Марте хотелось его подразнить — сравнивала с английским поэтом в плавках. Берт подошел к окну, стал смотреть на горы, море, щурился на солнце. Мунни стал рядом.

— Ты прав, — признал Берт. — Только идиоту может прийти в голову дурацкая идея возвращаться домой в такой славный денек. Пошли к Марте, скажем, что путешествие продолжается.

Друзья быстро облачились в хлопчатобумажные штаны и теннисные рубашки, надели легкие испанские туфли и поднялись наверх, к Марте. Вот они уже в ее комнате — не стали утруждать себя стуком. Под порывами ветра одна из ставен громко хлопает по окну, но на Марту это, по-видимому, не действует — спит себе спокойно, свернувшись калачиком, из-под одеяла виднеется одна макушка, с темными, коротко стриженными, спутанными волосами… Подушка валяется рядом, на полу…

Мунни и Берт молча стояли, глядя на эту свернувшуюся под одеялом фигуру, оба в эту минуту убежденные, что другому невдомек, о чем он сейчас думает.