Ирвин Шоу - Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов)

Тарлоф весь ссутулился, устало покачивал головой, недоуменно пожимал плечами; теперь, казалось, он один стоял перед столом лейтенанта, покинутый всеми, раз и навсегда, — один на своей твердой скале принципа.

— О'кей, — выдавил он.

— Вот, держи! — Раск жестом фокусника извлек из кармана десятидолларовую купюру.

Тарлоф оттолкнул его руку.

— Убирайся отсюда прочь! — грубо выпалил он, не поднимая глаз…

В такси, по дороге к дому Адели Лоури, все молчали. Тарлоф, открыв дверцу, глядел прямо перед собой, покуда его пассажиры вылезали из машины. Элен поскорее направилась к двери дома и позвонила. Фитциммонс протянул Тарлофу плату за проезд. Тот покачал головой.

— Нет, не нужно. Вы были так добры ко мне… Забудем об этом.

Фитциммонс нерешительно засунул деньги обратно в карман.

— Клод! — раздался крик Элен. — Дверь заперта-а!

В это мгновение, как ему показалось, он ненавидел свою жену, — даже не повернулся на ее крик. Протянул руку Тарлофу, тот устало ее тряхнул.

— Мне ужасно жаль… Я хотел бы…

Тарлоф пожал плечами.

— Ничего, все в порядке. Я все понимаю.

Его лицо, при тусклом свете лампочки в машине, — изможденное, старое, хранящее глубоко въевшиеся следы усталости от езженых-переезженых вдоль и поперек нью-йоркских улиц, — казалось кладезем скорби.

— Нет времени, — засмеялся он, пожав плечами. — Нет времени на отстаивание принципа. Сейчас у нас нет ни для чего времени… — И переключил скорость.

Такси медленно отъехало, тарахтя разлаженным двигателем.

— Кло-од! — снова крикнула Элен.

— Ах, заткнулась бы ты, дрянь! — ругнулся про себя Фитциммонс.

Повернулся и быстро зашагал к дому Адели Лоури.

Все стояли в мокрых плащах, с которых еще скатывались капли дождя, оставляя влажные следы на коврике, перед легкой перегородкой, разделяющей офис на две части. За перегородкой девушка у коммутатора все время повторяла:

— Офис мистера Ван Митера. Мистера Ван Митера пока нет. Должен прийти в три. Мистер Ван Митер не набирает в данный момент актеров. — И поглядывала время от времени на вымокших лауреатов, не выражая ни удивления, ни любопытства.

— Уже десять минут четвертого. — Мисс Титтл потирала нос носовым платком, прикладывала его к глазам: она все еще плакала и сморкалась — ей пришлось проделать пешком весь путь от Центрального вокзала сюда по такому холоду. — Пришел бы он поскорее! Мне еще нужно вернуться в Стэмфорд. Я уезжаю в шесть.

— Вы играете там, в Стэмфорде? — вежливо осведомился Шварц.

— Нет, — отвечала мисс Титтл, — работаю там в библиотеке. Мне надо уехать в шесть.

— Понятно, — кивнул Шварц, улыбнувшись ей, переминаясь с ноги на ногу и все тяжелее опираясь на свою палку.

— Какая красивая трость! — похвалил Мидкиф.

— Заплатил за нее девяносто пять центов, — пояснил Шварц. — У меня ревматизм.

— Ах вон оно что! — сочувственно произнес Мидкиф и понимающе кивнул.

Дауд, небрежно прислонившийся к перегородке, тоже кивнул. Мисс Титтл чуть подвинулась на маленькой скамейке у стены, приглашая Шварца сесть рядом.

Он сел, протянул негнущиеся ноги, тяжело вздохнул и молвил печально:

— Такая вот погода — как раз для ревматиков!

Все молчали, только девушка у коммутатора говорила:

— Еще раз повторяю вам: это не «Круг». Семь — девять — один — семь — три — один…

— Может, они передумали, — предположил Мидкиф, крупный, толстый мужчина; его большие руки работяги, привыкшие к тяжелому труду, были усеяны шрамами от возни с инструментами: когда-то фермер, потом штукатур, — обе профессии, конечно, оставили свои следы на руках. — В конце-то концов, непонятно, зачем им платить каждому из нас по тысяче долларов за раз. — Он сделал красноречивый жест — свидетельство отсутствия всякой логики.

— Ты что, шутишь? — нервно высказался Дауд.

— Нет, я прав! — настаивал на своем Мидкиф, глядя сверху вниз на Дауда. Мидкиф в свои тридцать три уже облысел и казался гораздо старше остальных. — Я прав, мой мальчик.

Расстегнув пальто — легкое, осеннее, несмотря на середину зимы, — он похлопал его полами, чтобы стряхнуть капли дождя, промочившего его насквозь; ткань возле пуговиц и петлиц сильно истерлась и обтрепалась, на манжетах от ветхости бахрома.

— Сценаристы в кино, — молвил Мидкиф, — носят цилиндры. — И с важным видом огляделся, а его тяжелые русые брови съехались на лбу. — Мы с вами не так одеты для торжественной церемонии. Что ты собираешься делать со своими деньгами? — обратился он к Дауду.

Дауд нервно кусал верхнюю губу, то и дело облизывал свои песочные усы.

— Собираюсь перебраться в город, — объяснил он, — на Бэн-стрит. Сейчас живу в Бруклине. Там, в Бруклине, атмосфера, абсолютно непригодная для работы.

Жил он в семье жены, работавшей в страховой компании, и все ненавидели Дауда за то, что он существовал на зарплату жены и занимали они ту же комнату, что она сама — до замужества. Его заставляли бегать по разным поручениям: то в магазин за маслом и картошкой, то на почту заплатить за телефон, то в налоговое управление — оспорить сумму налогов. Стоило сесть за пишущую машинку — теща тут же придумывала для него новое задание.

— Я всегда работаю очень вдумчиво, — Дауд словно просил извинения за эту свою особенность, — у меня уходит много времени на обдумывание перед началом работы, и подвигается она очень медленно.

Дауд опубликовал уже два своих рассказа в журнале «Рассказ». Ему пришлось затратить на каждый из них по три месяца, а получил он всего двадцать пять долларов, и его шурин с угрюмым видом тут же подсчитал, сколько же вышло у него в неделю.

— Мне нужно тихое место. Там, где живут творческие люди, где понимают все, что нужно для творчества. — Он нервно улыбнулся.

Мидкиф согласно кивнул.

— Мистера Ван Митера пока нет, — снова сообщила девушка за коммутатором, как-то резко и отрывисто.

Мидкиф принялся ходить взад и вперед по ограниченному пространству между стеной и перегородкой.

— Собираюсь внести кое-какие улучшения в свой сельский дом, — поделился он своими планами: он жил в шестикомнатном номере, на отшибе, в «Астории», с женой и шестью детьми. — Знаете, нам приходится топить камин ящиками от яиц. Негоже… Хочу поэкспериментировать с углем, если получу свою тысчонку. И еще — с газовой компанией: предложу им заплатить за их труд, посмотрим, что из этого выйдет.

Дважды продюсеры купили у него пьесы и чуть было даже не поставили; вполне естественно, обе — на тему штукатурки.

— Эх, хорошо бы сейчас наступило лето! — задумавшись, пробормотал Мидкиф.

— Да уж… — откликнулся Шварц, потирая колено.

Ему только двадцать девять, но он уже передвигается как глубокий старик. Написал одну, первую свою пьесу, которая имела успех, и потом еще три, провальные, и критики в один голос заявили: все, он, мол, выдохся.