Ирвин Шоу - Добро пожаловать в город ! (сборник рассказов)

— Просто я вел удачливую жизнь. — И он с улыбкой поднял бутылку, чтобы налить себе еще бокал вина.

Подошел официант, убрал грязную посуду; затем принес десерт, разлил по чашечкам кофе и удалился.

— Ты сутенер, дорогой мой, — бросила ему жена жестокое обвинение прямо в лицо, не спуская с него осуждающих глаз.

Он спокойно помешивал ложечкой кофе.

— Ты сутенер, которому нравится изысканная пища, тонкие французские вина, и ты всем этим наслаждаешься вот уже двадцать пять лет. — Тоже размешивая кофе, она говорила тихо, не повышая голоса, чтобы не выделяться среди посетителей, не заглушать обычного благовоспитанного гула за столиками. — Шесть лет назад ты влюбился в Эдит Бликер, и это была твоя первая и последняя любовь в жизни; но ты позволил ей уйти от тебя, потому что тебе пришлось бы работать, чтобы содержать семью, а со мной ты ни о какой работе и не думаешь. Для чего, скажите на милость?

— Да, это моя привилегия, — и он снова расплылся в улыбке.

— Я утратила последние жалкие крохи уважения к тебе! — голос ее прозвучал резко. — Шесть лет живу с тобой, дорогой, и все эти шесть лет ты вызываешь у меня лишь отвращение.

— Ты мне уже об этом говорила, — ответил муж. — Обычная беседа за обедом в семье Худов.

— Где ты был сегодня днем? — Впервые она осмелилась повысить голос. — С кем ты был? Говори, но только правду!

Он опять улыбнулся, — запас улыбок, судя по всему, у него был неисчерпаемым.

— Как «где»? В музее «Метрополитен», в компании шести матросов.

Выпив кофе, она достала из сумочки пуховку, зеркальце, напудрила себе нос и вернулась к прежнему, ровному тону беседы за обеденным столом.

— Ах, если бы ты хоть время от времени испытывал угрызения совести, стыд за свои поступки. Нет, ничуть не бывало! Ты нагло брал деньги у своей тетки Маргарэт, у своей кузины, и бог ведает, у кого еще, у скольких несчастных женщин, и вот теперь доишь меня — и при этом никогда, ни на минуту не испытываешь раскаяния. Другой на твоем месте в ответ на все те оскорбления, которыми я постоянно осыпаю тебя, возмутился бы, вскочил, надавал мне оплеух… Но только не ты, дорогой, такое не в твоем духе. Ты просто сидишь напротив, поглощаешь вкусные дорогие обеды, не оставляя после себя ни крошки, ни кусочка. У тебя, мой дорогой, абсолютно никакой гордости, ни капли. Ты мужчина только в одном.

Муж широко улыбнулся, наклонился над столом, дотянулся до ее руки, спокойно, нежно поцеловал ее. Выудил из сжатой ладошки двадцатидолларовую купюру, выпустил ее руку и положил деньги поверх счета, лежавшего на серебряном подносике официанта, не глядя на выведенные там цифры.

— Но одного я не намерена больше выносить — твоей измены. Теперь я окончательно решилась. Я прогоню тебя на улицу, на холод.

— Не знаю, о чем ты толкуешь. — Мужа ее строгие слова, по-видимому, забавляли еще больше, и он этого не скрывал.

— Я просто не могу больше этого выносить! — в отчаянии произнесла она, зная наперед, что все будет по-старому: все она будет прекрасно выносить и не сможет ничего с собой поделать. Знала, что и ему это отлично известно. — Так вот, это мое последнее предупреждение.

— Само собой, — подхватил он, забрал три доллара из сдачи с двадцатидолларовой бумажки, сунул себе в карман. Официант вежливо ему поклонился.

Они встали и пошли к выходу.

— И что ты собираешься сейчас делать? — спросил муж.

— Идти домой.

— Так рано?

— Да, так рано, — мрачно подтвердила она, крепко сжимая его руку.

Он церемонно поклонился, открывая перед ней двери ресторана.

— В своем завещании, — сурово пообещала она, — я не оставлю тебе ни цента! У тебя не будет ни пенни в кармане! Когда я умру, ты мне будешь больше не нужен. А теперь пошли домой, да побыстрее!

И, взяв друг друга под руку, супруги быстро зашагали к дому.

Телефон звонил и звонил в комнате, обитой шелком, где царил сон и через шторы кое-где пробивались лучи утреннего солнца, оставляя яркие зайчики. Элен, вздохнув, перевернулась на другой бок, нехотя, с закрытыми глазами потянулась к телефону и сняла трубку; не преодолев до конца дремы, приложила к уху.

Там, на другом конце провода, раздались горькие, глубокие рыдания.

— Привет, мам. — Она не разнимала век.

— Элен, — послышался голос мадам Решевски, — как поживаешь?

— Все хорошо, мам. — Элен с удовольствием потянулась под одеялом. — А сколько времени?

— Девять.

Элен, скривившись, еще крепче зажмурилась.

— Мама, дорогая, — мягко произнесла она, — почему ты звонишь так рано?

— В твоем возрасте, — рыдала мадам Решевски, — я вставала в шесть утра и работала как проклятая, не покладая рук. Женщина, которой всего тридцать восемь, не должна тратить всю жизнь на сон.

— Почему ты постоянно говоришь, что мне тридцать восемь? — обиделась Элен. — Мне, чтоб тебе было известно, тридцать шесть. Неужели так трудно запомнить? Тридцать шесть.

— Элен, дорогая моя, — холодно, со слезами в голосе откликнулась мадам Решевски, — я это запомню.

Наконец открыв глаза, Элен медленно перевела взгляд на потолок, расчерченный солнечными линиями.

— Почему ты плачешь, мам?

В трубке помолчали, потом рыдания возобновились — искренние, отчаянные, правда, теперь уже тоном выше.

— Что с тобой, мама, скажи наконец?

— Мне просто необходимо побывать на могиле папочки! Так что приезжай немедленно — отвезешь меня на кладбище.

— Мамочка, — вздохнула Элен, — мне сегодня предстоит побывать в трех местах…

— Надо же! И это говорит моя собственная дочь! — прошептала мадам Решевски. — Моя дочь отказывается проводить родную мать к могиле отца! Уму непостижимо!

— Хорошо, я готова, но только завтра, — стала уговаривать ее Элен. — Разве нельзя сделать это завтра?

— Нет, только сегодня! — долетел до нее из Манхэттена высокий, с трагическими нотками голос, такой же, как когда-то в старину, когда она выходила большими шагами на сцену. — Сегодня, проснувшись, я услыхала чей-то голос: «Ступай к могиле Абрахама, ступай немедленно! Отправляйся к могиле своего мужа!»

— Мамочка, — тихо возразила Элен. — Папа умер пятнадцать лет назад. Какая разница, когда к нему прийти — днем раньше, днем позже?

— Ладно, успокойся! — Мадам Решевски великолепно выразила в голосе обиду. — Извини, что побеспокоила по такому пустячному поводу. Можешь идти куда хочешь — на свидания, в салон красоты, на вечеринку с коктейлем… Обойдусь. Сама съезжу на его могилу, на метро.

Элен снова закрыла глаза.

— Ладно, приеду за тобой через час.

— Вот это другое дело! — решительно молвила мадам Решевски. — И очень прошу тебя, не надевай эту отвратительную красную шляпку.