Ирвин Шоу - Пестрая компания (сборник рассказов)

— Ну? — наконец произнес Михайлов, все еще упершись взглядом в крышку стола. — Что-нибудь важное? Вам удалось разузнать что-нибудь об этом новом человеке, которого используют американцы?

На прошлой неделе Михайлов просил его разузнать все, что можно, о Добелмейере, но Гарбрехт решил про себя помалкивать о том, что ему известно об американце. Вымолвит хоть слово, хоть раз поскользнется, проговорится, — это вызовет серьезные подозрения у Михайлова, начнут допытываться, установят слежку… Заговорил громким, ровным голосом:

— Да. Он представитель второго немецко-американского поколения. На гражданке был адвокатом в штате Милуоки. В самом начале войны попал под следствие, ибо, как утверждают, в тридцать девятом и сороковом годах вносил свои средства в дело вооружения Германии.

Гарбрехт видел — Михайлов медленно поднимает голову, все внимательнее смотрит на него, глаза его загораются неподдельным интересом.

«Сработало! — подумал он. — И впрямь сработало».

— До настоящего разбирательства так и не дошло, — вдохновенно выкладывал он свою выдуманную историю, — в самом конце войны он сразу получил офицерское звание и был направлен в Германию по секретному приказу. Некоторые члены его семьи живы и в настоящее время проживают в Английской зоне, в Гамбурге. Его кузен был командиром подводной лодки в немецком флоте; лодка затонула в сорок третьем году в районе Азорских островов.

— Конечно, конечно! — сразу оживился Михайлов; голос его звучал торжественно — явно доволен такой информацией. — Очень типично… — Он не объяснил, что имеет в виду под этим словом, но глядел теперь на Гарбрехта с выражением безграничного обожания на лице.

— В течение нескольких следующих недель, — начал Михайлов, — вам придется поработать над двумя задачами. Мы попросили всех наших сотрудников оказать нам в этом посильное содействие. Мы уверены, что американцы морем доставили в Англию несколько атомных бомб. У нас есть основания предполагать, что они будут размещены на территории Шотландии, неподалеку от аэродрома в Престуике. Из Престуика сюда осуществляются ежедневные полеты, и экипажи, как говорят, не очень бдительны. Постарайтесь разузнать, не проводится ли там подготовка, пусть даже на первоначальном, подготовительном этапе, для базирования где-то в этом районе нескольких американских самолетов Б-29. Каркасы ремонтных мастерских, новые резервуары для хранения топлива, новые радарные станции предварительного освещения, ну и так далее. Постарайтесь что-нибудь разузнать. Сможете?

— Да, товарищ. — Гарбрехт заранее знал, что для Михайлова разузнает все на свете.

— Очень хорошо! — Михайлов отпер замочек в ящике стола, вытащил деньги. — Тут для вас премия, — объявил он с механической, безжизненной улыбкой.

— Благодарю вас, сэр. — Гарбрехт запихнул деньги в карман.

— Итак, до следующей недели.

— До следующей недели, — повторил Гарбрехт. На сей раз он отдал честь Михайлову.

Тот козырнул ему в ответ, и Гарбрехт направился к двери.

Хотя на улице темно и холодно, а в голове еще стоял звон от падения и удара, он шел легко, широко улыбаясь себе самому. Он шел в Американскую зону.

С Добелмейером он встретился на следующее утро.

— Вас наверняка могут заинтересовать вот эти люди. — И выложил на стол перед ним клочок бумажки с фамилиями тех людей, которых Сидорф поручил ему выдать. — Платные тайные агенты русских; ниже указан их адрес.

Добелмейер смотрел на имена, и его тяжелое, дородное лицо медленно расплывалось в широкой улыбке.

— Очень, очень интересно! Просто замечательно! — Большой рукой он аккуратно разглаживал скомканный клочок, словно равнодушно ласкал его. — Я получил несколько запросов на более полную информацию о профессоре, о котором я вас просил кое-что разузнать. Кажется, Киттлингер. Вам что-нибудь удалось раздобыть?

Гарбрехт разузнал, скорее по чистой случайности, совсем ненамеренно, что профессор, очень старый, никому не известный учитель физики в Берлинском медицинском училище, убит в концентрационном лагере в 1944 году; он был также уверен, что о смерти его не сохранилось никаких документов.

— Профессор Киттлингер, — бойко, вдохновенно начал врать Гарбрехт, — с 1934 года и до окончания войны работал над проблемой ядерного распада. Десять дней спустя после вступления русских в Берлин его арестовали и отправили в Москву. С тех пор о нем ничего не было слышно.

— Конечно, конечно, — ворковал Добелмейер.

«Этот атом, — думал с охватывающим его легким возбуждением Гарбрехт, — просто чудесная вещь: действует как волшебное заклинание, открывает все двери. Только упомяни об атоме — и они искренне начнут верить любой чепухе, которой вы станете их пичкать. Может, — он улыбнулся про себя, — я когда-нибудь и стану специалистом в этой области? Подумать только: „Гарбрехт, атомные секреты, лимитед“. Какое щедрое, простое для возделывания, сулящее богатый урожай поле!»

Добелмейер тем временем старательно записывал весьма сомнительную историю профессора Киттлингера, ядерщика-экспериментатора. Впервые за все время своей работы на американцев Гарбрехт вдруг осознал, что, по сути дела, ему это нравится.

— Вас также может заинтересовать, — продолжал он тихо, — то, о чем мне удалось узнать вчера вечером.

Добелмейер, выпрямившись за столом, весь превратился во внимание.

— Конечно, — ласково поощрил он.

— Возможно, по существу, эта информация сама по себе ничего не значит — так, пьяный, безответственный треп, не больше…

— Что же это? — Добелмейер подался вперед всем телом.

— Три дня назад генерал Брянский, ну, из русского Генерального штаба…

— Знаю, знаю! — нетерпеливо перебил Добелмейер. — Я знаю его. Он в Берлине уже неделю.

— Ну… — неторопливо произнес Гарбрехт, намеренно разжигая еще больше охватившее майора нетерпение. — Ну так вот. Он произнес речь перед небольшой группой офицеров в офицерском клубе, и потом, когда надрался, начали циркулировать некоторые слухи о том, чту он болтал в пьяном виде. Честно говоря, даже не знаю, стоит ли сообщать вам об этом… Все так эфемерно… расплывчато… В общем, как я уже сказал, слухи…

— Давайте, давайте! — глядя на него жадными глазами, подначивал Добелмейер. — Я хочу знать об этом!

— В общем, по слухам, он сказал, что через шестьдесят дней начнется война. Атомная бомба — вещь абсолютно ненужная и бессмысленная, сказал он. Красная армия пройдет быстрым маршем с берегов Эльбы до берега Английского канала за двадцать пять дней. Тогда пусть американцы бросают на них свою атомную бомбу. Они уже будут в Париже, в Брюсселе, в Амстердаме, и американцы даже не посмеют их тронуть… Само собой, я не могу поручиться за его слова, но…