Ирвин Шоу - Пестрая компания (сборник)

— Я…увидел свет, сэр, — пролепетал Питер, — … и решил, что полковник Фостер ещё не спит, и взял на себя смелость… У меня важное дело к…

— Полковник Фостер здесь больше не живет, — сказал незнакомец, и Питер уловил в его по-военному резком голосе нотки усталости. — Он переехал неделю назад.

— О… — протянул Питер, вдруг перестав потеть. Он сглотнул, чтобы успокоиться, и продолжил: — Вам случайно не известно, сэр, где он поселился?

— К сожалению, нет. Может быть, я смогу помочь вам, капитан? Меня зовут полковник Гейнз, — он улыбнулся, и над воротником халата сверкнули два ряда искусственных зубов. Только сейчас Питер увидел, что полковник очень не молод. — Когда вы, стоя на пороге, обратились «полковник», я решил…

— Благодарю вас, сэр. Ничего не надо, сэр… Прошу меня извинить за то, что глубокой ночью…

— Все в порядке, — полковник несколько неуверенно махнул рукой. — Я почти не сплю, а сейчас я читал.

— Что же, сэр… Благодарю вас, сэр. Спокойной ночи.

— Хм… — неуверенно произнес полковник, которому, видимо казалось, что он должен хоть чем-нибудь помочь Питеру. — Может быть, выпьете что-нибудь? У меня есть виски, да я и сам намеревался…

— Нет, сэр. Благодарю вас, сэр, но мне, пожалуй, надо идти…

Через прихожую они шли рядом в неловком молчании. Хозяин жилья открыл дверь. Огромный, краснолицый, усталый и насквозь британский Гейнз, с томиком Роберта Браунинга в руках казался Питеру живым воплощением Полковника Блимпа. [14] Полковник Блимп — персонаж, придуманный карикатуристом Дейвидом Лоу и олицетворяющий тупого, упрямого и реакционного солдафона. Питер подумал о том одиночестве, которое ночами должен испытывать этот усталый человек в совершенно чуждой для него стране.

— Спокойной ночи, сэр.

— Спокойной ночи…

Дверь закрылась и Питер медленно зашагал вниз по темной лестнице.

Он направился, было, к себе в гостиницу, но представив себе крепко спящего и не громко, но упорно похрапывающего Мака на соседней постели, понял, что не сможет там пробыть ни минуты.

Питер неторопливо шел мимо стоящих на каждом углу вооруженных винтовками полицейских. Он шагал в слабом свете мерцающих уличных фонарей, и далекий стук копыт в ночи казался ему каким-то усталым и немного театральным.

Он вышел на «Английский мост» и долго смотрел на темную воду, бегущую на север к Средиземному морю. Чуть ниже по реке, в тени растущих вдоль набережной деревьев, раскинув огромный треугольник парусов, медленно плыла фелюга. На противоположном берегу реки тянулся к небу, слегка поблескивая в лунном свете, изящный, островерхий и преисполненный веры минарет.

Питер чувствовал себя совершенно опустошенным. Его раненый глаз вдруг запульсировал горячей болью, а в горле возник какой-то огромный ком.

Далеко в небе послышался гул самолета. Гул становился все ближе и ближе. Он прокатился через россыпь звезд над его головой и затих вдали.

Мешавший дышать комок вдруг с всхлипом вырвался из горла и превратился в рыдания.

Питер закрыл глаза.

Когда он снова их открыл, горячая пульсация в глазу уже исчезла, и дышать стало легче. Он вновь посмотрел на минарет. Теперь Питер не сомневался в том, что это, устремленное ввысь, прекрасное сооружение на берегу древней реки, действительно полно великой веры.

Завтра, подумал он, завтра, возможно, придет письмо из дома…

Была поздняя ночь, и стрекотня пишущих машинок в редакции армейской газеты уже давно смолкла. Большинство сотрудников отправились спать этажом выше, и помещение опустело. Остроумные замечания и неожиданные взрывы хохота смолкли, а удачные журналистские находки ждали наступления утра. В соседнем здании печатные машины неторопливо и безмятежно выдавали тираж завтрашнего номера.

В полутемном помещении красивые пышногрудые девицы на украшающих стены картинках выглядели слегка утомленно. Чуть дальше по улице, рядом со зданием Красного креста, загулявшие солдаты свистом пытались остановить проезжающий транспорт, а какой-то слегка перебравший воин затянул на английском языке «Марсельезу». Бравурная мелодия и воинственные, впрочем, несколько неуверенно пропетые слова плавали в ночной тишине до тех пор, пока какой-то армейский грузовик не притормозил и не забрал певца. Радиоприемник был включен, и из него негромко лилась печальная мелодия. Лондон транслировал Концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром.

В комнату вошел помощник редактора с сержантскими нашивками на рукаве и уселся рядом с радио.

— Хочешь вина? — спросил репортер, уже сидевший у приемника. На рукавах репортера вообще не было никаких нашивок. Помощник редактора взял вино, но выпить забыл. Он просто сидел с бутылкой в руках.

— В Нью-Йорке есть один бар… — сказал помощник. — «У Ральфа». На Сорок пятой улице. Отвратительная крошечная забегаловка. Но я любил там выпить. Тебе приходилось навещать Ральфа?

— Угу… — ответил репортер.

— Шотландское виски, — мечтательно произнес помощник редактора, холодное пиво.

Концерт закончился мощным трагическим аккордом, и вежливый английский голос сообщил, что оркестром руководил Тосканини, а за роялем находился маэстро Горовиц. На ночном африканском побережье эти имена звучали как-то странно. Вежливый голос пожелал всем слушателям спокойной ночи, и репортер настроился на Берлин. В Берлине играли вальсы и играли превосходно. В небольшой, засыпанной бумагой комнате заискрилась радостная музыка. Вежливый немецкий голос называл очередной вальс, после чего в дело вступали трубы и скрипки.

— Немцы… — сказал помощник редактора. — Их надо на пятьдесят лет лишить права слушать музыку. Этот пункт следует специально включить в мирный договор.

Дверь приоткрылась и в образовавшейся щели возникла физиономия правщика рукописей. Правщик имел чин капрала, он отправлялся спать и в редакционное помещение заглянул по пути.

— Хотите леденцов? — спросил правщик, переступая через порог и протягивая коробку. — Я свой дневной рацион уже использовал.

Помощник редактора взяли несколько шариков и принялись их сосать, слушая вальс.

— Хорошая музыка, — заметил капрал.

— Пятьдесят лет, — повторил помощник редактора.

— Пора в постель, — сказал правщик. Он зевнул, потянулся и добавил: Вот проснусь завтра и узнаю, что война кончилась.

Капрал вышел, а помощник редактора запил пайковые леденцы глотком вина и спросил:

— Ты когда-нибудь ел леденцы на гражданке?

— Ни разу, — ответил репортер.

— Я тоже никогда не пробовал, — сказал помощник редактора и задумчиво покрутил перед глазами бутылку. — Боже, какая здесь скукота! Как мне хочется оказаться в Италии. — В Берлине заиграли веселые венгерские танцы, и помощник мрачно уставился на приемник. Отпив немного вина, он продолжил: — Вот в этом вся загвоздка. Произошла высадка, о ней пишут другие парни. Другие парни выдают сенсационные материалы, а я протираю задницу в Африке. Редактор. Помощник редактора… Да я восемь лет назад, едва кончив колледж, писал лучше, чем сейчас. Восемь лет назад, — он задумчиво потер зарождающуюся плешь, — я мог стать редактором. Наверное, мне стоило жениться, — закончил он, допив вино.