Бахыт Кенжеев - Младший брат

У Никольской башни догнала процессию иностранцев очередь в мавзолей из советских, до поры до времени томившихся в Александровском саду. В голове, как водится, стояли энтузиасты с лицами довольными, пускай и помятыми после бессонной ночи Два чистеньких милиционера дробили очередь на школьные пары Иван, отстав от Гордона с Дианой, зашагал рядом с другом.

— Оба, между прочим, — сказал он, — восхищены твоей изворотливостью.

— Кто тебя за язык тянет, Иван? За провокатора примут. Я же с ними всего третий день. И кстати—на кой черт ты вообще приперся?

— А что прикажешь? Не стоять же мне с трех часов ночи в этой плебейской очереди!

— Тебе легко, — ворчал Марк, — а я каждый день по канату выплясываю. Гордона твоего насквозь вижу, да и он меня тоже. Но раз уж разорился на поездку, так подай ему и двоемыслие в натуральном виде. Что, говорит, у вас за удивительный такой парламент, который за пятьдесят лет не провалил ни единого законопроекта и всегда принимал их единогласно? Что за сверхъестественные выборы из одного кандидата?

— То-то твоему Грядущему удовольствие с этим Гордоном.

— Спятил? Я на своих людей не стучу.

— А что же ты отвечал?

— Будто не знаешь. Дело ведь не в разнице мировоззрений. Его вопросы находятся в пределах обычной логики. А мои ответы—в областях иных, Эвклиду недоступных. Особенно если отвести его в сторонку и простыми словами растолковать, что я на работе, что в гостиничном холле лежит уйма бесплатных брошюрок, сверх которых я ничего ему сообщить не могу... Нерушимый блок коммунистов и беспартийных? А как же иначе, уважаемый мистер Митчелл? Ведь коммунисты, как известно, обладают единственно возможной научной истиной, так? И наиболее передовые представители беспартийных, то есть именно те самые единственные кандидаты на выборах, естественным образом присоединяются к ним!

— Паскуда!—смеялся Иван.

— Тише, тише. Слушай,—он понизил голос,—как тебе нравится эта девица, только не оборачивайся сразу, через три пары от нас? Рядом со стариком в плаще.

— В желтой футболке? Очень ничего. А что твоя Наталья? Их еще не загребли вместе с ее Аликом?

— Никто их не загребет. Только она давно уже не моя, и вообще я через месяц женюсь.

— Смотри, настучу Светке о твоих междугородных звонках и американских красавицах.

— Руки из карманов вынь.

Метров за двадцать до входа в мавзолей очередь сделала поворот, и ее ощупали взгляды еще четырех в штатском. Миновав двоих молодых солдат, вытянувшихся у окованных медью дверей, Марк с Иваном принялись медленно спускаться в подземелье, после июльского воздуха и солнца ошеломлявшее сухим холодом и полутьмой. Неторопливо, хотя все-таки чуть быстрее, чем хотелось бы самым любопытным, двигалась очередь мимо черных стен гранитного склепа, блестевших искорками слюды, вокруг стеклянного гроба с маленьким, высохшим телом—жалобно закрыты глаза, сморщенные ладошки выпростаны из-под черной ткани, укутывающей ноги.

— Двадцать восемь человек охраны, — сказал Иван, когда они вышли из склепа и направились вдоль кремлевской стены.—Контролируют практически каждое движение. Помнишь, как эти штатские очередь под локоточки направляют, все приговаривают: «Ш! ш! ш!»

Расталкивая очередь, словно два миниатюрных танка, к ним подбирались дантист с женою.

— Марк,—взволнованно заговорил мистер Файф жидковатым своим баском. — Мы тут заспорили с Агатой. Скажи, пожалуйста, это действительно Ленин?

— А кто же еще?—привычно отвечал Марк.—На Рузвельта или Линкольна он явно не похож.

— Я не о том! Это не восковая фигура? У мадам Тюссо он, конечно, гораздо живее, но фактура очень похожая. Я сам врач, и я думаю: разве возможно целых пятьдесят лет так сохранять человеческую плоть?

— Прямо не верится,—вставил, подвернувшийся Коган.

— Ну, во-первых, сохранением тела Ленина, скажу вам по секрету, господа, занимается крупный научно-исследовательский институт. А во-вторых, разве дело в плоти? Главное—это идеи Ленина. А они, как видите, живут и побеждают. Кстати, возле Кремлевской стены тоже лежит куча знаменитостей. Под этим вот камнем Сталин. В самой стене тоже могилы, но там уже только пепел. Ты что хотел сказать, Иван?

— Да все размышляю об этой мумии... Марк искоса посмотрел на товарища.

— Пижонишь, Истомин. Неужели у тебя ни капли благоговения? Оглянись, сколько тысяч народу за нами идет. Всю ночь в очереди стоят ради этих полутора минут. Что-то в этом есть, а?

— Разве это народ? Народ—это мы с тобой, а точнее—Яшка с Владиком. Остальные—толпа, быдло, плебс.

Как некогда в мастерской у Глузмана, Марк вдруг поймал на себе недвижимый каменный взгляд сталинского бюста. Так же мгновенно миновало это наваждение, только холодок внутри остался—не страха, нет, просто легкого неудобства.

— Чтобы на «Жигули» несчастные записаться,—шипел Истомин,— твой народ по трое суток в очереди стоит, костры ночами жжет у магазинов. Подумаешь, полночи! И кто стоит-то? Берет какой-нибудь замордованный ярославский отец семейства фальшивый бюллетень за десятку и отправляется в столицу за продуктами. В гостиницу и соваться не стоит. Что ж—до рассвета промается на вокзале, а там, благо магазины еще закрыты, и попрется к Кремлю очередь занимать... Отстоит. Поглазеет на свою мумию. Вернется в свой нищий Ярославль, напьется и выдаст другу-слесарю сокровенное: «Если б только Ленин был жив!» Вот тебе и весь твой народ, прав Розенкранц. Ох, хорошо бы взорвать этот склеп к чертовой матери!—вдруг сказал он.

— Тише,—побледнел Марк.

Могилы остались позади, американцы уже обогнули мавзолей и старательно вытягивали шеи, дабы ничего не упустить в предстоящей смене караула. И дождались — без трех минут одиннадцать показались из Спасских ворот двое часовых во главе с разводящим. Отлично был у этих ребятишек поставлен строевой шаг, только примкнутые штыки торчащих вверх винтовок слегка покачивались на ходу, а может, так оно и было задумано. С первым ударом курантов они уже замерли лицом к лицу со старым караулом, а там по еле слышной команде разводящего мгновенно поменялись с ним местами. Точно так же печатая шаг и глядя перед собою, их предшественники направились вдоль Кремлевской стены к Спасским воротам.

— Какая сила!—-раздалось за спиной у Марка.—Как все здесь впечатляет! Марк, скажи мне, пожалуйста, вот которые сейчас заходят в этот великий исторический памятник, они ведь правда рядовые, обычные советские люди, которые много-много часов простояли в очереди, чтобы только повидаться со своим вождем?

— Разумеется.

— Как я их понимаю! Он спас Россию! Спас! От войны с Германией, от гражданской войны, от эксплуатации царей, он сделал ее первой державой мира!