Ольга Римша - Тихая вода

Она любит пить воду. В пустом кабинете и смотря в пустоту, я улыбался как придурошный. Может, именно от этой любви к жидкости, у нее чуть заплывшие глаза… какая, впрочем, разница. Ее глаза прекрасны и непохожи ни на чьи больше. Теперь я понимаю это.

Половина дня прошла серым, и где-то к трем начало белеть. Опять снег занес крыши и тротуары — люди шли по ним. Черные мокрые следы поспевали за ними, едва те отрывали ноги. Я сидел на подоконнике, грел ноги о батарею, а руки — о стакан с черным жженым кофе. Смотрел вниз. И чувствовал — асфальтовая сила притяжения существует. Я знал, что ни за что не спрыгну, а потому смотреть вниз было ужасно приятно… Будто я победил.

Но я проиграл или начинал только проигрывать. Был уже почти вечер, а я и строчки не черкнул. Все, что успел сделать за день — познакомиться с симпатичной девушкой Катей, имевшей рабочее место напротив моего, и развести кружек пять дармового дешевого кофе без сахара. Катя сбежала куда-то после двадцати минут пребывания в офисе, улыбнувшись мне за все время пару раз, показав мне место, где хранится кофе, сказав мне, чтоб не ходил сегодня к Корпевскому, так как его нет и не будет. Так что первый день я провел одиноко и бесполезно, ползая мыслями во всем вчерашнем, позавчерашнем, позапозавчерашнем… и только за час до кончины рабочего времени меня снова посетила Катя. С розовыми щеками и деловым выражением лица она шагнула в темный кабинет и нажала на выключатель возле двери. Зажегся свет, а я зажмурился.

— Ты весь день просидел в офисе?

— Да, причем, в темноте… — я улыбнулся, пытаясь не зевнуть, а Катя как-то неприятно строго взглянула на меня.

— Это плохо. Нужно выходить в народ, чтоб писать… О чем ты будешь писать, если целый день сидишь в офисе? Хорошо, что Корпевского нет, а то он прочитал бы тебе такую лекцию, на полтора часа…

— Я решил сегодня просто осмотреться, попривыкнуть, так сказать…

— Тебе нужно статью написать, а то Корпевский вышвырнет тебя, и даже не пожалеет. Он уже сотню таких набирал, потом выкидывал… так что не тяни.

Катя замолчала, скинула куртку и, не садясь в кресло, включила компьютер. Тот загудел и начал собираться с мыслями, она развела крепкий кофе и, глотнув пару раз, присела на краешек кресла, спиной ко мне. Потом зажегся монитор, и она нырнула в почту. Пока то или иное письмо загружалось, Катя разглядывала потолок или стены, обнимая ладонями теплую кружку. А мне так и хотелось показать ей язык. Хорошо, что сидела она спиной, и в то время, когда я все же сделал это, она ничего не почувствовала и не повернулась. Я тоже решил абстрагироваться — принялся поочередно открывать и закрывать все подряд документы, висящие на экране, ничего в них не понимая и стараясь не задерживать в памяти. В голове вдруг мелькнуло — а может, стереть их всех к чертовой матери?.. Мне-то они совершенно без надобности. Но нет, сделать этого я не посмел и не посмею никогда. Почему? Я настолько хорошо знаю причину, что ее невозможно объяснить простыми словами.

— А Минаева тут не было? — проговорил я отчетливо, и Катя резко повернула голову.

— А кто это?

— Следователь.

— А, который ведет дело Скворцова… — пробурчала она и снова уставилось в монитор. — Он был здесь, по-моему. Наверное, меня не было, когда он приходил.

— Не знаешь, он тут шарился?

— Конечно. Нет, наверняка я не знаю, но уверена, что в компьютере он лазил, — насмешливо проговорила она.

— Почему ты уверена?

— Андрей, — сказала она как-то снисходительно и посмотрела мне прямо в глаза, — это криминальный отдел, мы тут об убийствах пишем. Лично я — почти пять лет.

— Это срок, — я улыбнулся. — Наверное, мне столько не продержаться.

— Не продержишься и месяца, если будешь сидеть на месте.

— Я бы пошел, но куда? В голову ничего не идет… О чем писать? О Скворцове написал — неинтересно.

— Кто тебе сказал?

— Корпевский.

— Ну, он многое говорит, больше его слушай… Мне сказали, что твою статью в следующем номере напечатают.

— Серьезно? — я почему-то ни капли не обрадовался.

— Ладно… — Катя присела на край стола, так, чтобы видеть меня, не поворачивая головы. — Придется мне тебе помочь.

— Учить меня будешь? — беззлобно съехидничал я.

— Нет, мне за это никто не платит. Помогу информацией, только ты будешь мне должен.

— Хорошо, без вопросов.

— В общем, такая ерунда… Откуда узнала, не скажу. Сам понимаешь, тут мы не товарищи. Ну, дело такое, в одном агентстве директора убили. В тот же день, что и нашего Скворцова, только еще раньше утром…

— Что за агентство? — перебил я.

— Какое-то страховое, название записала, а так не помню. Кажется, «Бюро страхования». Тебе как раз — после первой сразу вторую напишешь. Уже серия получается. Главное, что убили его тоже как-то странно, по-моему, его тоже в туалете нашли, или рядом…

— А сама почему не напишешь?

— У меня и так дел много, боюсь, не успею.

Она говорила еще что-то, а я видел только пуговицу на ее кофте: большая и деревянная, она когда-то была окрашена в фиолетовый цвет, в тон шерсти, а теперь с краю краска стерлась, выпустив наружу естественную кожу… Быть может, у пуговиц тоже есть кожа. Не знаю. Только отчего-то мне непременно хотелось схватить эту пуговицу и, вооружившись керосином, отдраить как следует. На ее чистую поверхность вырывались язычки и колечки древесного узора, завлекая мой взор под тонкий и прилипчивый слой ядовитого оттенка, яркого, но мертвого. И с каждым мгновением я все дальше отодвигался от всего вокруг, приближаясь к крошечному кусочку погибшего материала. Катя говорила отрывисто, скупо жестикулируя, но я видел только пуговицу, все остальное спихнув в фон, и ничего слышать я больше не хотел. Наверное, я спятил.

— Ну, что молчишь? — вдруг донеслось до меня.

— Я не хочу писать об этом, извини, — я посмотрел в ее глаза и встретил удивление. — Я не могу, попросту не могу… Понимаешь, я работал в том агентстве, я знал директора. Это неэтично. Я не должен писать, напиши ты.

— Если время будет… — проговорила она с неохотой. — Хотя ты мог бы сделать это лучше, раз ты там работал. Ты больше знаешь…

Я знаю больше, чем она могла бы представить. А еще она не представит никогда, как меня от этого всего воротит. В последний раз взглянув на ее пуговицу, я уставился в компьютер и снова принялся транжирить время. Открыв какой-нибудь документ, я тут же закрывал его, а рука все сильнее сжимала мышку. Катя неслышно копошилась за столом. Прошел почти час, она встала, поправила волосы и, натягивая рукав куртки, выключила компьютер. В комнате стало в два раза тише. Сказав мне на прощание пару скупых слов, она вышла и тихо закрыла дверь. Я подождал пару минут, пока в коридоре не утихли ее шаги. Потом, нащупав серый шнур на столе, со всей злости выдрал с корнем мышку и зашвырнул ее в угол. А она как-то глухо шмякнулась о стенку и скатилась на пол. И ничего во мне не успокоилось.