Марина Юденич - Антиквар

Жизнь больше не казалась вымученным школьным сочинением, каждое слово в котором — штамп, повторенный многократно, но обреченный звучать снова и снова. А вывод, к которому следовало прийти в заключении, вынесен в заголовок; «Онегин — лишний человек».

И — Боже упаси! — никак не иначе.

Рассеялась пелена теплой, замшелой обыденности, изученные до тоски, до оскомины дороги вдруг оказались путаными лабиринтами. И не понятно было, что ожидает за знакомым поворотом — то ли погибель, то ли — совсем наоборот — нечаянная радость. Да такая, о какой прежде не смели даже мечтать.

Проснулись вдруг наследственные способности, пригодились давние родительские связи и даже книги из отцовской библиотеки, годами пылившиеся на полках.

Игорь Всеволодович занялся консультированием, потом — заработав первые деньги — торговлей антиквариатом. Сначала параллельно со службой.

Позже — когда дело неожиданно и резко пошло в гору — министерство культуры было оставлено и .немедленно забыто.

Зато появился антикварный магазин на Старом Арбате. А вернее — в одном из тихих арбатских переулков.

Сообщество московских антикваров приняло его безоговорочно.

Разумеется, большинство настоящих мэтров, работавших когда-то с Непомнящим-старшим, пребывало уже в мире ином.

Те, кто был еще жив, отошли от дел, уступив место благообразно поседевшим фарцовщикам.

Но — удивительное дело! — их стариковского влияния оказалось достаточно.

К тому же — непредсказуемые метаморфозы случаются иногда в жизни — давняя трагедия сослужила теперь добрую службу. Ее кровавый, таинственный флер возбуждал любопытство, бередил фантазии, завораживал — и в результате привлекал к персоне Игоря Непомнящего самых разных людей.

Впрочем, вступив на новое профессиональное поприще сыном того самого Непомнящего, Игорь Всеволодович не намерен был почивать на наследственных лаврах.

Он работал.

И очень скоро ссылка, обращенная в прошлое, отпала как бы сама собой.

Арбатский антиквар Игорь Непомнящий слыл человеком хорошо образованным, интеллигентным, однако жестким — и к тому же удачливым.

Словом — состоявшимся вполне.

Закрывая за собой дверь в прошлую жизнь, он, поколебавшись, все же решил продать родительскую квартиру на Кутузовском и поселился неподалеку от магазина. В пентхаусе респектабельного — элитного, как говорили теперь в Москве — дома. С подземным гаражом, спортивным залом, бассейном и мраморным вестибюлем, тишину которого денно и нощно охраняли крепкие, молчаливые секьюрити.

Все складывалось прекрасно — впрочем, все и было прекрасно! — пока не приключилось событие, на которое Игорь Всеволодович поначалу даже не обратил внимания.

Собственно, и не событие вовсе.

Обычная по нынешним временам история.

Владелец такого же небольшого антикварного магазинчика в соседнем переулке разорился.

Человек, забравший за долги его дело, однажды, серым невыразительным днем, по-соседски заглянул к Игорю Всеволодовичу.

Просто познакомиться.

Не грянули в тишине невидимые колокола судьбы, не заныла тревожно душа.

И напрасно.

Метель замела поутру.

Днем снежный вихрь безраздельно хозяйничал на земле. Немного затих пополудни, но к вечеру будто обрел новую злую силу.

За окном страшно выло, метался во тьме обезумевший снег.

Казалось — не будет этому конца.

До той поры не уймется непогода, пока не превратится земля в одну безмолвную снежную равнину.

Холодную. Безжизненную. Безразличную.

В комнате — маленькой светелке с низким потолком — жарко натоплено, громко трещат, сгорая в печи, поленья, мерно гудит прожорливое пламя.

Плавятся свечи, зыбкое золотое сияние заливает пространство.

Слабо подрагивает крохотный огонек лампадки у святых образов.

Тепло, уютно.

Но — неспокойно.

Громко хлопает оторвавшийся где-то ставень.

Сильно вздрагивает, пугливо оглядывается Душенька.

— Что ты. Душенька, голубушка? Чего испугалась?

Это ветер.

— Боязно, Ванюша…

Душенька, Евдокия Сазонова, крепостная актриса князей Несвицкий, улыбается робко и будто виновато.

Ах, эта слабая, кроткая улыбка!

Всякий мужчина, к которому хоть раз она была обращена — пылкий юноша или глубокий старец, простолюдин или вельможа, — испытывал вдруг необычайное душевное волнение, нежность и странное, необъяснимое чувство ответственности за хрупкое, воздушное существо, чей взгляд из-под пушистых ресниц был таким доверчивым и одновременно пугливым.

Что за ангелы слетели с небес, наделяя бесценным даром — этой легкой улыбкой, обезоруживающей вся кого?

И — кого?

Крепостную холопку, дочь раба и рабыню уже по рождению.

Не иначе ошиблись ангелы.

Но дары были щедрыми — кроме дивной улыбки наделили девочку нежным, тонким лицом и глазами огромными, ярко-синими, бездонными.

Щеки ее были бледны, едва тронуты слабым румянцем, но тому, кто глядел на Душеньку, казалось, будто нежное лицо светится изнутри — таким чистым и светлым оно было.

Темно-русые волосы замечательно густы, и коса — когда стала она заплетать косы — в обхвате оказалась шире, чем запястье.

Стан был тонким, ручки и ножки трогательно маленькими, изящными.

Словно и впрямь обозналась природа, передав про столюдинке то, что — по всему — предназначено было знатной барышне.

Однако ж на этом не остановилась.

Нрав у девочки был тихим, кротким — за то и про звали Душенькой, — но талант, открывшийся еще в раннем детстве, — удивительным.

В хороводе заметно отличалась она от сверстниц — так стремительна была и легка, что казалось, не пляшет — летит над землей, не примяв и травинки точеной ножкой Скоро заприметили Душеньку дворовые люди, доложили старому князю.

Правду сказать, князь Сергей Павлович Несвицкий был большой любитель всяческих искусств.

Более прочих муз, однако, почитал Терпсихору.

Потому, надо полагать, слава о его крепостном балете гремела по всей России. Государь Александр Павлович, посетивший однажды губернию, почтил своим присутствием представление сего балета и, говорят, пришел в неописуемый восторг, осыпал князя милостями и повелел своим вельможам брать с него пример.

Что и говорить, искушен был князь Сергей в балетном искусстве.

Весьма искушен.

Но и он обомлел, впервые увидев Душеньку.

А придя в себя, тотчас приказал из родительского дома ее забрать и поселить вместе с другими танцорками в усадьбе, в «балетном» флигеле.

Французу, мсье Годе, приставленному балетных юношей и девиц обучать всяким танцевальным премудростям, ведено было обратить на Душеньку особое внимание. Тот, впрочем, безо всякого повеления, видя редкий дар воспитанницы, готов был учить ее днями напролет.