Эйвинд Юнсон - Прибой и берега

Свиньи чуяли что-то и хрюкали уже не так горестно, к тому же стояла осень, желудей в лесу было пруд пруди; овцы, не так давно остриженные, стали обрастать новой шерстью, они радовались тоже, и их доверие к людям росло. Как обстояло дело с козами, теперь, по прошествии стольких лет, сказать трудно, но были довольны и они — они тоже. Самые главные обжоры скоро уберутся прочь — уйдут, уедут или вовсе сгинут. Крупный рогатый скот, пасшийся на луговых островах, вздохнул с облегчением и отныне пережевывал свою жвачку более спокойно. А на потолке в мегароне, как уже было сказано, сидела обыкновенная с виду муха, сучила ножками и грезила о крови.

Солнце — порой милосердный, а порой жестокий Гелиос, один из главных шпионов на службе у богов, — каждый день совершало свой путь над всем знаемым миром, то в тумане, то в ясном осеннем воздухе, а когда вечерами садилось прямо в море, окрашивало его в кровавый цвет.

Пенелопа находила, что сын, конечно, переменился за те дни, что был в отъезде, однако не так сильно, как она вначале опасалась. Он явился домой без военного флота и без рати, но зато привез наряд, отделанный слишком богатой и для нее не по возрасту яркой вышивкой, — очевидно, предполагалось, что она наденет это платье в день своей свадьбы. То был знак внимания от двоюродной сестрицы Елены из Лакедемона. Самого Телемаха одарили тоже — он показал матери подарки, когда, явившись в город, распорядился доставить из дома Клития свои лари.

— Они шлют тебе самые сердечные приветы, мама, — сказал он, — И очень рады, что ты в добром здоровье.

Но он держался скрытно на новый лад. Раньше у него на лице было написано: глядите все, какой я скрытный, я самый скрытный человек на свете, никогда вам не проведать, что у меня на уме. А теперь все выражалось только во взгляде. И в нем была уверенность: я кое-что знаю. Кроме того, у него появилась какая-то новая повадка, мать невольно подумала: а он стал франтом. На нем все было с иголочки: хитон (его вышивала сама Елена, заметил он мимоходом) был оторочен красной и синей каймой, вместо старого, еще совсем недавно нового, красного плаща он носил белый, расшитый золотом роскошный плащ, подаренный Менелаем, а сандалии царственно-кричащего желтого цвета были украшены серебряными пряжками. Он лоснился от елея и распространял аромат благовоний.

Со вчерашнего дня женихи в мегароне были в большом возбуждении и много пили — она все это слышала у себя наверху. Многие пили, быть может, потому, что у них отлегло от души — им не пришлось убивать Сына. Кое-кто из гостей с других островов уже готовился к отъезду, собираясь вернуться домой к осенним полевым работам или встретить свои корабли, которые на время навигации они высылали в море торговать или грабить. Некоторые вообще отступились уже сейчас. Они считали, что все давно решено и нечего здесь околачиваться без дела. Нынче задали прощальный пир в честь двух групп отъезжающих: на дворе резали овец и приносили жертвы богам.

— Доволен ли ты своим путешествием? — спросила Пенелопа.

— Еще бы, — ответил он. — Интересно ведь повидать свет.

— А тебе ничего не удалось узнать… насчет папы? Он уставился на свои желтые сандалии.

— Ничего существенного, — ответил он.

Телемах испытывал к матери нежность, тревожную, неуверенную нежность. Он шагнул вперед и встал рядом с нею у окна — здесь она чаще всего стояла в последние двадцать три дня. Внизу по двору шла Меланфо с отвисшим животом, его это немного разозлило.

— Все будет хорошо, вот увидишь, — сказал он.

— Будем надеяться, — невесело ответила она.

— В Пилосе меня так хорошо приняли, мама, — сказал он, стараясь говорить самым беспечным тоном. — Я рад, что познакомился с Нестором, вот уж кто царь так царь!

— А с Менелаем и Еленой?

— Да, конечно, и с ними тоже, — сказал он. — Они тоже замечательно меня приняли. Но в каком-то смысле мне больше понравилось в Пилосе. Я хочу еще раз туда съездить. Зимой, а может, весной. Я так подружился с Писистратом.

— Это, верно, один из сыновей? — спросила она, стараясь проявить интерес, любопытство. — У него ведь и дочери есть, и не одна?

— Да, — сказал он, теперь уже с живостью, не скрывая своего оживления, — Младшую зовут Поликаста, она…

Он старался не глядеть во двор.

— Я хотела бы избавиться от этой Меланфо, — сказала Пенелопа. — Теперь-то ее не продашь. Но хотя бы отослать прочь.

— Я против этого, — твердым голосом сказал он.

Пенелопа искала слова, которые бы его убедили.

— Она… она играла такую гадкую роль в заговоре против тебя, — наконец выговорила она.

— Я против того, чтобы ты ее отсылала, — сказал он. Прежде чем ответить, она обернулась к нему — материнский взгляд обежал лицо, грудь, плечи сына.

— Сколько времени прошло с тех пор, как ты… польстился на нее?..

Он не отвечал.

— Месяцев девять, десять? — добивалась она.

— Я против того, чтобы ты ее отсылала, — повторил он. — Все будет хорошо, мама. Скоро все переменится.

Когда я уеду или когда ты погибнешь, думала она, положив руку ему на плечо.

Он спустился в мегарон и как ни в чем не бывало сел на свое место, на свое почетное сиденье. Женихи держались весьма дружелюбно, даже угодливо.

Боги желали поторопить Гнев и с этой целью предприняли несколько попыток, прежде чем добились успеха. Если это был успех.

Когда Эвмей и Странник уже прошли по узкому перешейку, уже увидели на западе утесистый Зам и на востоке омывающее острова море, а потом миновали почти всю северную часть острова, у них вышла стычка с Главным козопасом, многолетним предателем Меланфием. Они шли уже несколько часов, когда добрели наконец до этого места, знаменательного места у источника в Тополиной роще, у самого спуска в город.

Честолюбец Меланфий созвал сюда на тайное совещание нескольких пастухов. Речь, само собой, шла о поставках к хозяйскому столу; на пастбище он подниматься не захотел, он торопился

Мы можем сказать гак: Бессмертные Боги отмерили каждому из земнородных известную долю гнева; с одной стороны, они забавлялись, с другой — преследовали определенную цель. Дело в том, что Меланфий слишком уверовал в то, что Партия Женихов убьет Сына, и потому велел заклать множество коз, а потом то ли тайком продал часть козлятины, то ли слишком щедро поставил ее на хозяйскую кухню. И теперь он находил, что женихам подают слишком мало свинины. Пастухи уже разбрелись к своим стадам, получив сначала хорошую выволочку, но это не истощило запаса земнородного гнева, который в этот день был заложен в грудь Главного козопаса. Он остался сидеть у ручья, строя планы. Для него настала пора решать. Сестра его опозорила себя настолько, что теперь он не мог выдать ее замуж, содрав с жениха пристойный выкуп, даже если бы Пенелопа согласилась на ее замужество, да и сам Меланфий мог оказаться в жалком положении, если Долгоожидающая наконец решится и сделает выбор. После долгих лет сватовства женихи и прихлебатели с соседних островов и с Большой земли вскоре насовсем разъедутся по домам, а местная Партия Женихов окончательно превратится в Партию Прогресса или в Партию Единства, и царем, так или иначе, может стать Телемах. Как бы там ни было, нагрянь ревизия, будущность Меланфия под угрозой. Дурных управителей, бывает, прежде чем вздернуть, режут на куски.