Эйвинд Юнсон - Прибой и берега

— Нечего путаться тут у людей под ногами, попрошайка несчастный, — сказала она.

Но ей стало жутко от его взгляда, а рот его кривила безобразная улыбка.

— Нечего путаться тут у меня под ногами, вонючий подбирала, — сказала она, но не осмелилась еще раз взглянуть ему в лицо.

Муха ужалила Эвримаха в лоб. Он тоже запустил бы в нищего своей скамеечкой для ног, но в дверях стояла девчонка. И что ей тут понадобилось, подумал он. И чего она торчит тут всем напоказ!

Он знаком велел ей идти прочь.

А нищий, не обращая на них внимания, снова сел на пороге.

Эвмей видел лицо Телемаха. Сейчас он закричит, подумал он. Но Сын уставился в стол. Челюсти его ходили ходуном: он пережевывал жилистую плоть — Гнев. Сжатые в кулаки руки лежали на столе. Они стискивали твердое вещество — Боль. Он повзрослел, он научился владеть собой, подумал Эвмей. За спиной Сына в дверях, ведущих во внутренние покои, стояла Эвриклея — ладони ее были сложены вместе, а подслеповатые глаза глядели зорким, высматривающим взглядом. Она разъединила руки, поднесла их к своим худым плечам. Пройдя мимо Телемаха, Эвмей приблизился к старухе.

— Госпожа хочет говорить с тобой, Эвмей.

Пенелопа услышала, как упал и покатился по полу какой-то тяжелый предмет, и почти одновременно — два-три запальчивых возгласа. Она высунулась как могла дальше в окно. Брюхатая дочь Долиона пересекла двор, остановилась, заулыбалась кому-то в прихожей или в зале, а потом исчезла под плоской крышей мегарона.

— Антиной почему-то разозлился и бросил скамейкой для ног в нищего пришельца, — объяснил Эвмей. — Говорит, что не любит бродяг.

— А при чем здесь Меланфо?

— Как видно, она тоже не любит бродяг, — сказал Эвмей с мягкой улыбкой.

— Что это за человек, Эвмей?

— Не могу сказать, Мадам.

— У него такой вид, Ваша милость, словно ему есть что порассказать, — вставила Эвриклея.

— Откуда он?

— Говорит, что с Крита, — сказал Эвмей, — Да и почему бы ему не быть с Крита? Говорит, что встречал Долгоотсутствующего, того, кто, мы надеемся, скоро вернется, того, кого, может быть, мы скоро будем звать Возвращающимся, даже Возвратившимся, — почем мне знать?

Она повернулась к ним спиной. Рабыня с большим животом возвратилась к Зевсову алтарю.

— Высокочтимого Отсутствующего, того, кого, быть может, мы скоро будем звать Высокочтимым Присутствующим, он встречал уже давно, — сказал Эвмей. — А может, вовсе не так давно. На этот счет он говорит как-то невнятно, не высказывается напрямик.

— Много их тут приходит, — сказала Пенелопа. — Наговорят с три короба, а на деле ничего. Мыльный пузырь.

— Очень уж он с виду интересный, — упорствовала Эвриклея, сложив ладони вместе, чтобы унять старческую дрожь в руках. — Сразу скажешь: человек долго странствовал и немало людей повидал. Я думаю, Вашей милости понравится его голос. Он спокойно так говорит.

У дочери Долиона лицо было такое, точно ей только что задали трепку.

— Ну что ж, приведите его ко мне, чтобы я могла на него посмотреть, — сказала Пенелопа.

Она только теперь заметила, что Эвмей сегодня напялил на свои грязные ноги сандалии — новые, темно-желтые. Они застучали вниз по лестнице из Женских покоев, старик торопился. Внизу запел Фемий. Серая кошка, охотница за мышами, все еще бродила по двору — а ведь Пенелопа сказала, что не желает ее больше видеть. Дочь Долиона сидела на скамье у ворот в наружный двор, и кошка терлась о ее смуглые ноги.

Пенелопа поднесла белую руку к еще не набеленному лбу.

— Видно, быть грозе, — дружелюбно сказала она Эвриклее. — Что-то у меня нынче голова тяжелая.

Внизу зашумели громче, кто-то несколько раз подряд оглушительно чихнул.

— И я думаю, быть грозе, — сказала старуха. — Все тело ноет, похоже, осенняя ломота началась.

Сандалии Эвмея застучали вверх по лестнице, шел он уже не так торопливо — и вот он стоит в дверях, распространяя запах свиной закуты. Пенелопа обернулась к нему.

— Ну, где же он?

— Он приветствует и благодарит Вашу милость, но просит подождать до вечера. Говорит, ему выпало то же бремя, что и Долгоотсутствующему. Тому, кто, быть может, скоро возвратится. Если ему будет позволено остаться, говорит он, вечером, когда все разойдутся, он многое расскажет.

— Ишь какой важной птицей он себя воображает, — сказала Пенелопа, не чувствуя, однако, гнева. — Ну ладно, скажите ему, что я выслушаю его вечером. Не потому, что мне надо его выслушать или что мне этого так уж хочется. Но все же я его выслушаю, это мой долг.

Двое рабов пронесли через наружный двор к воротам тело какого-то животного. Кошка потерлась о колени дочери Долиона, потом скользнула прочь, следом за рабами. Невероятно разбухшая, многократно познанная мужчинами Долионова дочь перегнулась через скамью, с любопытством выглядывая за ворота, потом встала.

— Нынче, кажется, уже и собак стали резать — им что, не хватает еды? — спросила Хозяйка,

Эвриклея засеменила к окну и вытянула шею, чтобы увидеть. Рабы уже подошли к наружным воротам и потом исчезли за оградой.

— Это старый пес, — сказала она. — Старый Аргос, принадлежавший Долгоотсутствующему. Он совсем был плох последние дни, все лежал и задыхался.

— Выходит, дождался наконец, — сказал Эвмей, сделавший несколько шагов в комнату.

Хозяйке не понравились его слова, к тому же от него несло свиньями.

— Хорошо, — сказала она. — Можешь идти. Кто-то снова оглушительно, трубно чихнул.

— Кто это? — спросила она, пытаясь засмеяться. Да нет, она засмеялась, громко, молодо, звонко. — Как смешно он чихает! Кто это?

— Я думаю, это господин Телемах, — ответил с порога Эвмей. — Он уже чихал нынче несколько раз.

— Надеюсь, он не простудился на море, — сказала она.

В этот день, преисполненный тревог, гнева, искушений, поисков, попыток объединиться и желания во всем разобраться, Та, что была, быть может, Все Еще Ожидающей, С Виду Покинутой, богатая владелица многочисленных стад свиней, овец, коз и крупного рогатого скота, получила еще одно предложение, и притом с совершенно неожиданной стороны.

В этот день внизу пили и шумели больше обычного. Группа женихов с Зама и с восточных островов прошествовала в гавань к своим кораблям, но прежде их депутация явилась к подножью лестницы, ведущей в Гинекей, откланяться и поблагодарить. Они этого не сказали, но было очевидно — в качестве женихов они больше уже сюда не вернутся. Ряды претендентов редели. Они считают, что я уже сделала выбор, и чувствуют, что он пал не на них, думала она.

А может, они боятся, думала она, но чего им бояться, ведь это смешно.

Телемах просидел в мегароне весь день. Решено было устроить состязание в силе, а также кулачную борьбу во внутреннем дворе. Эвриклея донесла, хотя ее об этом не просили, что явился еще один нищий, местный — по имени Ир, и, как видно, поссорился с пришельцем, посчитав, что чужак пасется на его пастбище. Когда Пенелопа — по чистой случайности, просто машинально — выглянула в окно, ссора была уже окончена, только Антиной хохотал, стоя посреди двора.