Нина Килхем - Как поджарить цыпочку

Джасмин смотрела на черно-белые фотографии над столом Мисси, выполненные с претензией на художественность. На одних были фрукты, на других Мисси пожимала руки известным французским шеф-поварам. На столе Мисси, там, где обычно держат документы, лежали стопкой поваренные книги размером с хороший кофейный столик. Джасмин понимала, что сторговаться с Мисси будет непросто, но она пришла подготовленной. Наклонившись вперед, она начала:

– Я хочу написать статью про жир.

Мисси нахмурилась, как будто ее начальственный нос учуял запах прогорклого масла.

– Жир, – пробормотала она.

– И его триумф.

– Не вижу связи.

– Я хочу написать правдивую статью. Рассказать миру о том, что жир совсем не так уж плох. О том, что он мог бы принести много пользы. Мы все равно когда-нибудь умрем, так лучше умирать счастливыми, правда?

– Смысл, Джасмин, заключается в том, чтобы НЕ умереть.

– Никогда?

– Желательно.

Мисси пригладила выбившуюся прядь волос. Джасмин потеряла нить беседы.

Мисси нетерпеливо щелкнула шариковой ручкой.

– Мою публику пища интересует как лекарство. Как способ вмешательства в работу организма. Пища, которую мы едим, определяет и саму нашу жизнь на многие годы вперед.

Джасмин зашла в тупик. Она решила применить другую тактику. Поерзав в кресле, она тихонько сказала:

– Сколько можно третировать читателей? Это просто заговор какой-то. Сколько можно предлагать им обезжиренные продукты, таблетки для похудения и книги по диетическому питанию? Они, бедные, жаждут теплых объятий, которые дает только жир. И пока они не получат жира, хоть самую чуточку, они не почувствуют удовлетворения. Никогда. Вот поэтому я и говорю: дай им тепло объятий. Дай им жир с заглавной буквы «Ж», дай им прожить один день без переживаний и почувствовать себя счастливыми. Вот взять, например, эти буше. – Джасмин потянулась к коробке и достала пирожное. – Можешь говорить, что они жирные. Но на самом деле это рай земной. Только подумай, я взяла самые вредные для здоровья продукты – масло, сахар, муку, молотый кофе, – смешала их, и получилось такое, такое…

Джасмин откусила внушительный кусок и закрыла глаза, смакуя сладкую карамельно-кремовую начинку. Мисси с отвращением отпрянула в кресле. В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь звуками смачного чавканья. Джасмин открыла глаза и продолжила:

– Это как религия. Жир – это бог. Если мы попытаемся отрицать это, люди начнут искать его сами, но первобытными способами. Ударятся в ярый материализм, обратятся к сатанинским культам или начнут есть обезжиренные картофельные чипсы упаковками, одну за другой, а остановиться не смогут потому, что на самом деле будут искать жир. – Джасмин замолчала в ожидании реакции, но Мисси продолжала смотреть на нее, не мигая. Тогда Джасмин наклонилась к ней еще ближе и выдала финальную реплику: – Если хорошенько вдуматься, разве жир не есть любовь? Я хочу сказать, разве не является жир некоей формой любви к себе? Разрешить себе есть жир. Насладиться им. Разве это не самая большая любовь?

Лицо Мисси приобрело необычное выражение. На нем были написаны боль и страдание. По-волчьи оскаленные зубы тускло замерцали в свете лампы. Джасмин, никогда ранее не видевшая улыбки на лице Мисси, вдруг поняла, что та смеется. Она смеялась, схватившись за сердце, как от боли. Ее черное сердце сжалось от непосильной для него радости. И Джасмин отступила. Она задвинула свою идею, как книги в ранец.

Мисси вытерла уголок глаза скомканной салфеткой и взглянула на часы.

– Есть еще какие-нибудь идеи? – спросила она.

– Нет, только эта.

Мисси наклонилась к звонку. Тим просунул голову в открытую дверь, нос его все еще был в карамельной обсыпке.

– Да?

– Принеси мне документы по распространению диетпродуктов.

Не сказав ни слова, Джасмин вышла из кабинета Мисси.

Бетти неподвижно сидела на диване в гостиной. Сила воли покидала ее капля за каплей. Ужасный человек. Садист, жестокий садист. Как он мог? Цветы. Принес бы цветы. Или духи. Или яркий шелковый шарфик. Нет, он наконец заявляется домой, наверняка чувствуя себя виноватым, что столько вечеров просидел на работе – начальник его действительно заездил, – и что же он приносит? Коробку шоколадных конфет. Килограммовую коробку конфет «Годива». [17]Молочный шоколад с орехами, черный – с апельсиновой начинкой, белый – с клубничным джемом. Она из вежливости съела две штучки под его взглядом, ее вкусовые рецепторы прямо разбухли от запрещенного угощения. А потом недрогнувшей рукой закрыла коробку, обернула ее клейкой пленкой, засунула в целлофановый пакет и убрала в холодильник. Чтобы приберечь. На попозже. Когда будет не так хотеться.

И вот теперь она сидела в гостиной, в десяти шагах от холодильника, а конфеты звали ее оттуда, прямо как дети, и она закрывала полные слез глаза, стараясь не слушать их плача.

Бетти встала и приложила руки к груди. Надо глубоко подышать. Вот так. Глубоко-глубоко. И пойти вздремнуть. Должно помочь. Обычно помогает. Да, надо поспать. Это успокоит, расслабит.

Она прошлепала через безукоризненно белую гостиную, с белыми же занавесками и белым диваном, погладила полированные деревянные перила лестницы. Медленно поднимаясь по ступеням, она думала о том, что, наверно, и сегодня вечером муж опять вернется поздно.

Карим не понимала, что происходит. Похоже, Трой не отступился от нее. Сегодня в школе он посматривал на нее так, как будто между ними что-то было, и улыбался заговорщицки. Лиза толкнула ее локтем и подняла брови.

Потом в столовой, проходя мимо, он остановился, обнял ее за шею своей мускулистой рукой и прошептал в ухо:

– Ты вчера выглядела просто классно, – и пошел дальше.

А Карим онемела и даже опоздала на урок.

В три часа, когда прозвенел звонок и все отправились по домам, он поджидал ее на стоянке. Один. В руках он держал учебник по дифференциальному исчислению и коричневую кожаную куртку. Карим посмотрела сначала на его незашнурованные кроссовки, потом на черные вельветовые брюки, потом на белую футболку, кадык и остановилась на губах.

Она встала перед ним.

– Ну, – сказал он.

У нее заныло в животе. Может, еще не поздно. Может, прямо сегодня. Вот Лиза удивится!

Трой поднял голову.

– Знаешь местечко, куда мы могли бы пойти?

– Мы могли бы пойти ко мне.

Он улыбнулся и провел пальцем по ее бедру.

– Я имел в виду, есть ли у тебя время поболтать?

Карим умерла на месте мгновенной, тихой, ужасной смертью. Она затаила дыхание.

– Мы могли бы пойти ко мне, – передразнил он и засмеялся.

Зубы у него были белые, чистые, крупные. На стоянке все задрожало от его хохота. Она смотрела на его кроссовки. Он наклонился к ней и, глядя в глаза, улыбнулся.