Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

Вилли вспомнил обеды и ужины, на которые его изредка приглашали штурмбанфюрер, а чаще – Эльза, с едой, совсем не похожей на эрзацы, и мысленно усмехнулся, не отвечая Гевисману.

- Нет, - продолжал утверждать тот, - перемирие было бы для нас смертельным, сомнительной оттяжкой ещё более быстрого поражения, чем случилось теперь. Нам нужна была Москва и как можно скорее. Тогда к нам присоединились бы Япония и Турция. Можно было бы жёстко потребовать большего вклада от Муссолини и Франко, потом – от Ирана, и вся Россия – в огненном кольце, она была бы разодрана в клочья и навсегда.

Гевисман тяжело дышал, нависая над Вилли, глаза его расширились, голос вдруг охрип, перешёл почти на шёпот. Он весь ушёл в нарисованные больным воображением и такие возможные успехи и с трудом возвращался в ненавистную действительность, успокаивая неутолённую жажду завоеваний и власти. Вилли с изумлением видел во всегда уравновешенном шефе маньяка, смахивающего на всех нацистских бонз, которых сам же Гевисман едко высмеивал за их выспренность и тенденциозность.

- Нет и нет, - ещё раз подтвердил шеф, - мы должны были продолжать войну, чего бы нам это ни стоило.

Он сел, положил руку на стол и застучал пальцами по столешнице, и вдруг неожиданно заключил:

- А лучше было бы вообще не начинать её.

Вилли от неожиданности даже подумал, что ослышался, и воскликнул:

- Как?!

Штурмбанфюрер вяло скривился в подобии улыбки:

- Да, да, лучше было бы нам не трогать русских, следовать предостережениям великого Фридриха. Очень прискорбно, что и мы, разведка, подталкивали Гитлера своими дутыми, в угоду ему, информациями о слабости «русского колосса на глиняных ногах». Хотя я не думаю, что реальные оценки, которые были у Абвера и у СС, остановили бы Шикльгрубера. Его мышление в то время было узким и прямолинейным: или я, или Сталин. А мне думается, что мы прекрасно ужились бы со Сталиным. Нам – Европа, ему – Азия, и не было бы этих ужасных, унизительных и бессмысленных потерь.

Он замолчал. Вилли тоже не хотелось говорить. Он был согласен, что лучше бы этой войны не было, но то, что он услышал от Гевисмана, было безнравственно по отношению ко всем немцам, к Виктору и Герману.

- Вот видите, как получилось, - произнёс Гевисман, - я просил вас поделиться своими мыслями, и сам же заговорил вас. Может быть, вы с чем-то не согласны или хотите добавить ещё что-нибудь?

Вилли встал, опираясь на стол:

- Я только хочу поблагодарить вас за беседу, как-то легче стало на душе и ещё обиднее за плен.

Гевисман тоже встал.

- Благодарите лучше судьбу, что она не загнала вас к русским. Скоро поймёте, что здесь вы не у врагов, а у союзников. Не делайте удивлённых глаз, я не оговорился. С американцами нам предстоит восстанавливать Европу и Германию и снова против русских. Это неизбежно, и кто скорее это осознает и возьмётся, засучив рукава, за это святое дело, забыв старые ссоры, разжигаемые паралитиком, тот нужен будет всем, станет свободным, с широкой перспективой быстрой и удачной карьеры, и почему бы не нам с вами быть в числе первых? За Америкой – будущее, она истинный и единственный победитель в войне. Русским ещё долго придётся восстанавливаться, англичане и французы разорены и потеряли свой мировой приоритет. Миром теперь будет править сильная и богатая Америка. А Германия должна, обязана стать её союзницей. У Америки есть сверхоружие, с которым она очень быстро завоюет весь мир.

- Что-то вроде наших ФАУ? – поинтересовался Вилли.

- Ха-ха-ха! – весело рассмеялся Гевисман. – Страшнее и эффективнее. Вот оно, - он сунул руку во внутренний карман френча, достал какую-то бумажку и положил её на стол. Это был доллар.

- 8 –

Лёжа потом бессонной ночью на своей койке в душном бараке и вспоминая весь этот необычный разговор, Вилли думал: «Неужели всё впустую, и у власти снова будут гевисманы и шварценберги? И снова всё сначала? За что же тогда отдали свои жизни Виктор и Герман и тысячи других таких же простых немцев? Ведь не за то же, чтобы кроваво-коричневые мерзавцы снова имели возможность схватить мир за горло?» Конечно, благодаря одному из них Вилли прожил войну довольно сносно и уж, во всяком случае, значительно лучше, чем большинство граждан рейха, но и ему не хотелось повторения той жизни. Тянуло к свободе, к независимости. И раздул эту тягу, как это ни странно, Гевисман этой ночью. Уж если он, погрязший в нацистском дерьме по уши и заложивший свою душу дьяволу, видит для себя, как он говорит, «широкие перспективы», то почему бы им не быть и для Вилли? Но что он может предложить янки? Что он вообще может? Знает дешифровальное дело. Неплохо разбирается в математике. Довольно хорошо знает русский язык. Стоп! А ведь этого, пожалуй, немало, если американцы выбрали себе врага в лице красных. Гевисману в этом нельзя не верить, у него верный нюх. Но надо пока держаться с ним, пусть вытащит отсюда, а там посмотрим. О верной службе больше и речи быть не может.

Днём при неожиданной встрече Шварценберг бросил:

- Вы нашли своего шефа?

- Скорее, наоборот, - ответил Вилли.

- Жаль, - посетовал штурмбанфюрер. – Я думал, вы будете с нами. В любом случае, вы напрасно опасаетесь моих парней: они ни на кого не таят зла без причины.

Не глядя, набычив голову, он проследовал мимо так, что Вилли пришлось посторониться, и ушёл твёрдой походкой, не ожидая благодарности. «Значит, Гевисман и Шварценберг не ладят между собой»,- сообразил Вилли. «Почему? Уже началась борьба за богатого дядюшку или что-то другое?»

В тот же день, укладываясь на ночь, Вилли спросил как бы между прочим:

- Шмидт?

- Да.

- А что затевает наш Гевисман?

- Я думал, вы это знаете. Вы же с ним секретничаете по ночам.

- Сожалею, но он только мешает мне спать.

- А я знаю только то, что он в контакте с американской администрацией.

- Зачем же его стерегут так усиленно?

- Тут не разберёшь: то ли стерегут, то ли охраняют.

Прошло ещё несколько дней. Солнце уже так пригревало, что на вошебойном конвейере можно было не только работать, но и просто сидеть, впитывая целительные лучи. Воробьи уже поделили подруг и гнездовья и деловито готовились к пополнению чирикающего народа. Нестерпимо хотелось на волю за колючую проволоку. Ноги сами подымали с насиженных досок и чурбаков и гнали вдоль забора по вытоптанным дорожкам, глаза жадно шарили за колючей проволокой, пытаясь высмотреть, как там, на свободе. Кончался месяц, как он здесь, и ничего пока не менялось.

На выходе из сортира, в который все ходили часто от нечего делать, вдруг столкнулся с Гевисманом. Впервые.

- Здравствуйте, Вилли, - поздоровался тот. – Сегодня приходите после вечерней бурды. Один. Часовой будет предупреждён. Если его не окажется на месте, стукните трижды.