Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

Городок, похожий на большую, хаотично построенную, деревню, скоро нанизался на дорогу, разрастаясь в стороны по кривым и узким улицам, на которых виднелись те же, что и везде, следы прошедшей войны. Несколько вдали, за домами, дымили какие-то высокие кирпичные трубы, попадались оштукатуренные строения, некоторые – двухэтажные с небольшими, скорее декоративными, балкончиками, а другие – выжженные изнутри, с зияющими опалёнными пустыми окнами. Деревянный бревенчатый магазин и обязательная придорожная чайная сбоку неширокой пыльной площади, исполосованной тележными колёсами и открывающей вид на властное учреждение с розовым флагом. Неизменные, слоняющиеся где попало, главные городские жители: козы, куры, гуси, утки, а здесь – ещё и индюшки. Потом небольшой спуск к свежевыстроенному деревянному мосту через реку, называемую, судя по карте, Березиной, с раздробленным и расщепленным дощатым покрытием, по которому проезжать надо было медленно и осторожно. Быстро промелькнувшая левобережная, меньшая и более бедная, часть городка, а за ней – всё та же низина с торфяниками, болотцами, мелкими извилистыми мутными притоками, сплошь заросшими тальником, камышом, осокой, серо-коричневая зябь неплодородной земли, а вдали, куда уводила дорога, - леса, леса, леса.

Слившись с машиной воедино, Владимир торопил тандем, отгоняя наваливающуюся тоску. Как-то незаметно оптимистическое солнечное утро сменилось безрадостным пасмурным днём. Бесшумно заморосил холодный мелкий дождь. С натугой заработали дворники, размазывая грязь по ветровому стеклу. Он открыл боковое окошко, вдохнул всей грудью свежий влажный воздух, освобождённый от осевшей пыли. Не помогло. Полная неясность будущего, разворошённая бабкиным предсказанием, утомляла и раздражала, лишала покоя и уверенности в том, что он делал для своего спасения. Ему и самому стало казаться, что вернуться на родину не удастся. Зачем тогда стараться? Для кого? Для дяди Янки? Пора, наконец, обстоятельно обдумать и просчитать все возможные варианты навязанного альянса с завоевателями и, по возможности, подталкивать судьбу к лучшему.

Если он удачно выполнит гнусное задание, то возможны, как ни крути, два исхода. Первый по бабкиному сценарию: его принудят к дальнейшей безвозвратной расконсервации оставшихся агентов, а может быть, даже вполне вероятно - к резидентству. При отказе – пуля в спину от такого, как Трусляк, о чём предупредила старая всевидица, или донос в ГУГБ, что маловероятно, поскольку на допросах вся законсервированная немецкая агентурная сеть станет известной русским в таком же объёме, как и американцам. Значит, остаётся только пуля в спину. Не американский ли агент бабуля? При более щадящем втором варианте его могут вернуть в Германию и заставить работать в своей разведке в русском отделе с последующими убийственными командировками в Россию, так как он хорошо знает русский язык, обстановку, освоился с русской жизнью и проверен на надёжность. Хочет ли он этого? Нет! Можно согласиться на знакомую дешифровку, но для неё надо знать язык победителей, да и вряд ли немцу доверят ответственную работу в святая святых чужой разведки. Tertium non datur – третьего не дано, говорили римляне, выбирая между большим и малым злом. Ему тоже, хотя он и не ворог русским, как верно определила провидица, придётся мириться с меньшим. Третий выход, правда, был, но Владимир его напрочь отметал как абсолютно неприемлемый: окончательно смириться с тем, что он русский, и раствориться бесследно в бескрайних просторах России. К лучшему второму варианту добавлялось приличное приложение в виде судьбы сына. Виктор Кранц не зря напомнил о неоплатном долге – Владимир без Вити не имеет права вернуться на родину. После выполнения задания необходима поездка в неизвестный Оренбург, успокоительно звучащий на немецкий лад. Как к этому отнесутся хозяева и захотят ли помочь, рискуя разведчиком? Если нет, то… тогда он не знает, что делать.

Слева в туманной завесе скопившегося в воздухе дождя показалась однорядная, почерневшая от влаги, насквозь промокшая и безлюдная в ненастье деревушка с непонятным названием Крупки. Промелькнул коровник с распахнутыми дверями и пустым жердевым загоном с вымешанным копытами животных тестом из земли с дрожжевой добавкой бродящего навоза, длинный мост с хлюпающим настилом через речку, блуждающую в болотистых берегах, и начался затяжной серпантинный подъём навстречу наступающему тёмному лесу.

На первом взлобке открылась широкая поляна, и на ней у дороги – два танка, столкнувшиеся гусеницами, как будто сцепившиеся зубами. На одном белела поблёкшая звезда, на другом – тоже выцветший белый крест. По туловищам обоих железных чудовищ прошлись широкие языки пламени, оставив чёрные следы, а пушки напряжённо уставились друг на друга. Чуть поодаль застыла ещё одна пара. У немца съехала башня, а у русского были распущены обе гусеницы и зияла в боку дырища с драными краями, из которой когда-то хлестал огонь. Ещё дальше был немецкий танк без одной гусеницы и с оторванным дулом, а русский завалился передом в неглубокий ровик и уткнулся орудием в землю. «Ничья» - с опозданием зафиксировал Владимир результаты давнего кровавого эндшпиля, хотя на войне, сколько бы ни бахвалились полководцы, ничьих и побед не бывает.

Дорога неожиданно спустилась к небольшой речке с низкими обрывистыми берегами, на одном из которых на огромной расчищенной от леса площадке зловеще ощетинился частой двойной колючей изгородью концлагерь. Пулемётные вышки по всему периметру зорко приглядывали за лесопилкой, лесоскладом, погрузочно-разгрузочной эстакадой, двумя бараками, домом с кумачовым флагом и высокими кучами древесного мусора и опилок. Везде передвигались прилипшие к брёвнам чёрные фигуры. После хорошего моста дорога снова пошла на подъём, потом снова на спуск и так, ныряя и поднимаясь, устремилась дальше в лес. Здесь он, видный с дороги, был чаще смешанным, сравнительно низкорослым, нестроевым, с густо засорённым подлеском, более жизнерадостным, а всё равно страшноватым.

Дождь прекратился. Остались лужи в выбоинах дороги, из которых от колёс встречных машин брызгало так, что, казалось, вышибет стёкла. Вымокшая и затвердевшая дорога усилила тряску, и пришлось сбавить скорость. Открыв окошко, он хотел высунуться подальше и поглядеть на небо, но в последний момент не решился, вдруг поймав себя на том, что боится леса. Что бы сказала Зося, подумал Владимир, обнаружив на месте лесного героя труса, по-детски прячущегося в кабине? Усмехнулся появившейся в себе ярко выраженной слабости и некстати решил, что с Зосей пора кончать. Он не может предложить ей ничего существенного, кроме кратковременной дружбы, а она решительно настроена на большее.