Пол Теру - Коулун Тонг

Тем не менее в Гонконгский клуб Чеп отправился, воспрянув духом, радуясь возможности поговорить с человеком, который ему посочувствует. Какой Монти молодец, что позвонил, — с ним можно поделиться всеми опасениями, он ведь знает Хуна. Вчерашний вечер был ужасен — весь этот балаган в «Золотом драконе» с Хуном и куриными ножками. После мерзостного ужина Чеп отправился домой и, переступив порог Альбион-коттеджа, увидел мать в халате и шлепанцах — она дожидалась его, будто жена. Целуя его, она встала на цыпочки, демонстративно принюхалась и состроила гримасу. Обычные ее вечерние штучки: она часто изображала из себя бесцеремонного инспектора, оценивающего качество продукции: морщила нос и, ничего вслух не говоря, просто излучала однозначное неудовольствие.

Чеп сообщил:

— Я опять задержался с твоим другом мистером Хуном.

— Не сомневаюсь.

Пытаясь изобразить брезгливое высокомерие, она всегда выглядела нелепо: у бедняжки образования — четыре класса. Она сама часто прохаживалась на свой счет. «Я тупая, как дубина неотесанная», — говорила она, либо: «Я колледж Святой Дубины закончила». Но бывало, что ее ехидство разило не в бровь, а в глаз — если она, распоясавшись, выдавала какую-нибудь вульгарную народную мудрость, которую переняла от родителей. «Ну, этого на помойке нашли», — произносила она с авторитетностью человека, знающего помойки как свои пять пальцев.

— Ходили в китайский ресторан, — продолжал Чеп. — Я ничего не ел. Выпил две кружки пива, извинился, что не могу остаться, и ушел.

— Ну конечно же.

Ее сарказм уязвлял именно потому, что был тривиальным, — Чеп считал, что заслуживает большего. Мало того, что пришлось вытерпеть такой вечер, теперь еще и мать не хочет посочувствовать — поводит носом, фыркает, демонстративно кривится, словно от дурного запаха…

— Мама! — укоряюще воскликнул он.

— От тебя прямо разит «Женщиной», — заметила она. — Чую духи «Потаскушка».

— Приятельницы мистера Хуна.

О Мэйпин с А Фу он теперь не мог думать без неприязни — ведь они согласились прийти. Ладно Хун, с Хуном все понятно — но они-то почему не пораскинули мозгами? На кого они работают? Кто платит им зарплату? Дура А Фу из закройного цеха — сама разинула рот, чтобы этот мерзкий тип засунул ей туда нефритовый кулончик. Возможно, это какой-то китайский обычай — но глаза бы его не глядели на такие обычаи.

— Не сомневаюсь, — процедила мать и вернулась в свое кресло. Нарочно зашуршав страницами, отгородилась от него раскрытой газетой.

Быть обвиненным во лжи, когда говоришь правду… У Чепа зачесались кулаки, поскольку слова сейчас были бессильны — она его больше не слушает. Ему захотелось что-нибудь сломать; нет, на нее он руку не поднимет, просто разобьет вдребезги какую-нибудь штукенцию, чтоб перепугалась, просто швырнет в стену, например, уродливой сувенирной тарелкой, которые она покупает в аэропортах.

Ну допустим. И что потом? Мать съежится, втянет от страха голову в плечи. Расплачется и одержит победу — это орет она, как матрос, а нюни пускает, как маленькая девочка. Ван выйдет из своей комнаты и молча, укоризненно уберет осколки. И еще с неделю или больше Чепу будут на каждом шагу припоминать, что он оскорбил мать в лучших ее чувствах. Вся вина падет на него.

— Ван тебе попить приготовил горяченького.

— Нет, спасибо, — ответил он в знак протеста. А также, назло матери, лег спать раньше ее.

Когда она вернулась к этой теме утром — опять стала морщить нос, строить гримасы, неодобрительно цокать языком, — Чеп понял, что то же самое она устраивала его отцу много раз по утрам, когда подозревала, что он навещал свою любовницу-китаянку. Маму-сан. И Чеп простил Бетти, пребывавшую в унизительном положении жены неверного мужа. Как она, должно быть, страдала. Однако, поразмыслив, Чеп задумался, не сама ли она довела отца до всех этих походов на сторону. Но я-то в чем виноват? Какая несправедливость — обвинения, недоверие.

— Ненавижу этого Хуна, — пробурчал Чеп.

— Да что тебе в нем? — возразила мать. — Он наш деловой партнер, вот и все. Если, как обещал, выложит хорошие деньги, плевать я на него хотела.

— По-моему, он — скот.

Слово сорвалось с языка невольно, неожиданно для самого Чепа. Он поразился его меткости. «Скот» — исчерпывающее определение Хуна.

— Он покупает фабрику, — заявила мать, точно высказывание Чепа не имело никакого отношения к делу.

Может, она и права. Будь Хун абстрактным покупателем, просто именем в графе документа, его личные качества не играли бы никакой роли. Но Хун — не абстракция, а скот, неужели это не играет никакой роли? Тот жуткий янки-стервятник сказал о китайцах: «Они все время держат фигу в кармане».

— Я бы ему с удовольствием все кости переломал.

— Уймись, Чеп. Даже думать не смей.

— Был бы жив мистер Чак…

Старик заменил Чепу отца. Порвав с Китаем, он наладил новую жизнь в Гонконге, следовал непреложным законам беженца: хранил верность своим принципам, во многом себе отказывал, упорно трудился, питал благодарность к властям. Мистер Чак не скрывал своего презрения к Китаю. Китай — тюрьма. Председатель Мао — Старая Черепаха. Именно у мистера Чака позаимствовал это прозвище мистер By, порой исполнявший при владельце фабрики обязанности шофера. Чепу не хватало мистера Чака, не хватало воплощенных в нем оптимизма и стабильности. Когда же Чеп случайно заметил его в «Киске», то проникся к старику еще большей симпатией.

— Бедный Геннерс, — произнесла мать. — Но будь Генри Чак еще жив, ты был бы намного беднее.

— Зато тогда бы ничего не произошло, — возразил Чеп. — Это его смерть все изменила.

С этими словами Чеп вышел из дома. И не сумел завести «ровер».

Еще одно звено в цепи утрат и неопределенных дурных предчувствий. Затем — ни «Юнион Джека», ни мистера By. Его захлестнуло отчаяние, и, глядя вокруг, он провидел во всем одно — знак, что выбора у него теперь нет и судьба неотвратима.

Монти ждал его в холле Гонконгского клуба, под портретом королевы. Завидев Чепа, он тут же расстегнул портфель.

— Тебя записать как гостя, сквайр?

— Нет, я еще состою в клубе, — сказал Чеп. — Сам не знаю почему. Я сюда никогда не хожу.

— Понимаю-понимаю: тут официантки полностью одеты, — протянул Монти. И тут же добавил: — Извини остряка-самоучку, сквайр.

Осекся Монти потому, что увидел, как Чеп побагровел. Но Чеп и сам устыдился своей реакции. Значит, он слывет завсегдатаем «курятников» и караоке-баров, стриптиз-клубов и «синих отелей»? И самое постыдное — что это говорят о человеке, который до сих пор живет под одной крышей с матерью.

— Так оно и есть. Я — типичный гуэйло, ходок по шлюхам, — процедил Чеп.