Эдвард Форстер - Морис

Но всю ту ночь его тело вопреки всему томилось по Алеку. Он звал это похотью, словом легко произносимым, и противопоставлял этому свою работу, семью, друзей, свое положение в обществе. В сию коалицию непременно должна быть включена его воля. Ибо если воля могла бы перепрыгивать классовые барьеры, от цивилизации в том виде, в каком мы ее имеем, не осталось бы камня на камне. Но его тело ничем нельзя было убедить. Случай стал ему удачным союзником. Ни аргументы, ни угрозы не могли его утихомирить, поэтому утром, чувствуя стыд и изнеможение, Морис телефонировал мистеру Ласкеру Джонсу и договорился о второй встрече. Прежде чем он успел туда отправиться, пришло письмо. Письмо подоспело к завтраку, и он читал его пред очами матери. Вот оно, это письмо:

«Мистер Морис. Дорогой сэр. Я ждал обе ночи в лодочном сарае. Я сказал в лодочном сарае, потому что лестницу забрали, а в лесу сыро чтобы лежать. Поэтому прошу вас приезжайте в лодочный сарай завтра ночью или послезавтра, скажите всем что мол идете прогуляться, легко притворитеся, а сами ступайте в лодочный сарай. Дорогой сэр, позвольте мне быть с вами еще раз перед отъездом из старушки Англии, если это я не прошу о слишком многом. У меня есть ключ, я вас впущу. Я отплываю на пароходе «Норманния» 29 августа. С того самого матча я все мечтаю пообниматься с вами, поболтать, вышеназванное сейчас кажется мне милее, чем могут сказать слова. Я отлично помню, что я только слуга, который никогда не злоупотребит вашей любезной добротой и не допустит вольностей или чего еще.

Морис, ты правда уехал, потому что заболел, как сказали слуги в доме? Надеюсь, теперь ты чувствуешь себя как обычно. Не забудь же и напиши, если не сможешь, ведь я не сплю которую ночь, так приходи обязательно в лодочный сарай в Пендже завтра ночью, а если нет то послезавтра».

Итак, что бы все это значило? Фразой, зацепившей его внимание в ущерб всем остальным, была: «У меня есть ключ». Да, ключ у него имеется, но еще есть хранящийся в доме дубликат, с которым сообщник, вероятно, Симкокс… В таком духе он истолковал все письмо. Его матушка и тетка, кофе, который он пил, чашки из сервиза, стоявшие в буфете — все на свой манер говорило: «Если ты туда поедешь — ты погиб, если ответишь — твое письмо будет использовано против тебя. Ты в мерзопакостном положении, но у тебя есть одно преимущество: у него нет ни строчки, написанной твоей рукой, и через десять дней он покидает Англию. Надо затаиться и ждать лучшего исхода». Он сделал кислую мину. Сыновья мясников и иже с ними могут делать вид, что они невинны и нежны, однако они читают полицейские новости, им известно, что… Если он от него не отвяжется, надо посоветоваться с надежным адвокатом, подобно тому, как сейчас он собирается к мистеру Ласкеру Джонсу по причине эмоционального фиаско. Он вел себя крайне глупо, но если разыграть свою карту аккуратно, то в ближайшие десять дней он должен выкрутиться.

— Доброе утро, доктор. Как вы думаете, разделаетесь вы со мной на этот раз? — начал он в весьма развязной манере; затем плюхнулся в кресло, полуприкрыл глаза и сказал: — Ну что ж, валяйте.

Он бешено хотел излечиться. Мысль об этой встрече помогала ему стойко держаться против вампира. Став нормальным, он сумеет его осадить. Он мечтал о трансе, во время которого его личность расплавят и начнут искусно формовать. Наконец он получил пять минут забытья, когда воля доктора силилась проникнуть в его собственную волю.

— Через минуту продолжим, мистер Холл. А вы сначала скажите мне, как вы жили-поживали?

— Все как всегда. Свежий воздух и физические упражнения, как вы мне велели. Никаких волнений.

— Вы с удовольствием проводили время в женском обществе?

— В Пендже было несколько дам. Но я там ночевал только одну ночь. На следующий день после нашей встречи, в пятницу, я возвратился в Лондон. Домой, так сказать.

— А вы ведь намеревались погостить у ваших друзей подольше, так я думал.

— Я тоже так думал.

После чего Ласкер Джонс присел на подлокотник его кресла.

— А теперь расслабьтесь, — спокойно сказал он.

— Пожалуйста.

Он повторил свои пассы. Морис смотрел на каминные щипцы, как в прошлый раз.

— Мистер Холл, вы чувствуете, что впадаете в транс?

Последовало продолжительное молчание, нарушенное угрюмым голосом Мориса:

— Не уверен.

Они попробовали опять.

— В комнате темно, мистер Холл?

Морис ответил:

— Немного, — в надежде, что так оно и будет. И правда — стало чуть-чуть темнее.

— Что вы видите?

— Позвольте, раз в комнате темно, что я могу видеть?

— А что вы видели в прошлый раз?

— Картину.

— Совершенно верно, что еще?

— Что еще?

— Да, что еще? Ды… Ну, ды…

— Дырку в ковре.

— А дальше?

Морис изменил позу и ответил:

— Я через нее перепрыгнул.

— Ну, а дальше? Морис молчал.

— А дальше? — вновь прозвучал настойчивый голос.

— Я вас прекрасно слышу, — сказал Морис. — Проблема в том, что я не могу отключиться. Сначала я и правда почувствовал какой-то легкий дурман, но теперь я столь же бодр, как и вы. Сделайте еще одну попытку.

Они попробовали опять, но безуспешно.

— Что, черт возьми, могло случиться? На прошлой неделе вы справились со мной без труда. Как вы это объясняете?

— Вы не должны мне сопротивляться.

— Да не сопротивляюсь я, чтоб ему пусто было!

— Сегодня вы менее внушаемы, нежели в прошлый раз.

— Я не знаю, что бы это значило, поскольку не специалист в вашем жаргоне, но клянусь от всего сердца — я хочу вылечиться. Я хочу быть, как все остальные мужчины, а не как эти отщепенцы, с которыми никто не желает…

Они попробовали опять.

— Выходит, я один из тех двадцати пяти процентов ваших неудач?

— На прошлой неделе мне кое-что удалось с вами сделать, но у нас действительно случаются неожиданные разочарования.

— Неожиданное разочарование, вот я, выходит, кто? Ну же, не скисайте, не сдавайтесь, — загоготал Морис, наигранно подначивая доктора.

— Я не собираюсь сдаваться, мистер Холл.

И снова их ждала неудача.

— Что со мной стряслось? — спросил Морис внезапно упавшим голосом. Он говорил как отчаявшийся человек, но у мистера Ласкера Джонса имелись ответы на любые вопросы.

— Боюсь, я могу посоветовать вам только переехать жить в страну, которая приняла Кодекс Наполеона, — сказал он.

— Не понимаю.

— Например, во Францию или Италию. Там гомосексуализм не считается преступлением.

— Вы хотите сказать, что француз может быть с другом, не боясь угодить в тюрьму?

— Быть? Вы имеете в виду, совокупляться? Если оба они совершеннолетние и не делают это в вызывающей для общества форме, то несомненно.