Геннадий Трифонов - Сетка

Шмотки на зиму у тебя есть. Да и мама твоя на свиданку ведь еще приедет — привезет, что будет нужно. Короче, перезимуешь.

Ну, это все, что я смог для тебя сделать, Саня.

Да, если кто станет выспрашивать, чем это мы с тобой в каптерке занимались, то знаешь, что отвечать — ширпотребом. А если будут намеки — сразу бей в морду. И будешь абсолютно прав. Любой порядочный и авторитетный человек тебя защитит и поддержит. Главное, не вешай носа, держись с достоинством и заставь себя уважать. Но сам сильно не высовывайся. И все будет хорошо. Ты ведь у меня молодец! Все ловишь на лету. Ты продержишься, я уверен.

Как бы там, на воле, у меня не сложилось, мне тебя будет очень не хватать — я ведь так к тебе привык. И знаешь, Саня, странное ощущение у меня: тебе осталось сидеть совсем пустяк, а мне все кажется, что ты только пришел в лагерь и я тебя учу здесь жить. А теперь идем, сынуля, на улицу. У меня есть для тебя сюрприз.

Поднявшись с шинелей, мы быстро оделись и вышли в локалку. Ночь была чудесной. Чистое теплое небо, луна, море звезд, запахи лета и пронзительная тишина, только с реки доносилось пение лягушек и шум кузнечиков. В такие ночи становится или очень спокойно и радостно на душе, или охватывает тоска и грусть. А ведь это была наша последняя ночь, когда мы были вместе. Утром он уходил навсегда.

— Сережа, что ты опять придумал? — спросил я его, зная, каким бывает он иногда неожиданным.

— Вернись, Саня, в каптерку и возьми две кружки, а я в подвал схожу.

От подвала у него тоже был ключ. Когда я вернулся, Сергей уже сидел прямо на травке за бараком и держал в руках литровую полиэтиленовую флягу.

— Что это такое?

— Марочный портвейн «Массандра».

— ???

— Иваныч еще неделю назад принес, и я в подвале спрятал. Причем я его не просил — он сам. Он сказал, что это нам с тобой, отмечать мое освобождение. Кстати, если вдруг надо будет письмо отправить без цензуры — выйдешь на работу и обратишься к нему. Мы ведь и так всегда через мастеров ксивы перегоняем. А я его предупредил. Он тебе все сделает. К Ширяеву обратишься только в крайнем случае. Каким бы он ни был, Ширяев, а сам понимаешь — мент.

Но я вдруг ни с того, ни с сего испугался и поэтому спросил Серегу:

— А ты представляешь, что будет, если нас менты сейчас повяжут с этим вином?

— Ха-ха! Не бери в голову. Тебя — в ШИЗО, а меня разве что обстригут наголо. Да не тушуйся ты, сегодня как раз ДПНК Ширяев. Он, наверное, сейчас у себя на КПП или спит, или свой английский зубрит. Да и до проверки еще долго. Наливай. Да пойдем еще в каптерку. Я тебя сегодня, наверное, съем.

Мы пили вино, целовались, обнимались и молча смотрели друг в друга. Я вспоминал, как у нас все началось. И сколько же мы провели таких вот бессонных ночей — просто глядя друг на друга, друг другу в глаза! Если бы нас приговорили к пожизненному, но посадили бы в одну камеру, я уверен, мы были бы самыми счастливыми на этом свете людьми.

Наступило утро. Барак проснулся, и начался обычный лагерный день. Мы были в каптерке. Я грел воду, чтобы Сережа побрился. А он сидел за столом и переписывал в записную книжку адреса всех своих кентов по зоне.

— Сынок, обязательно пиши мне. Ты знаешь, я писать не умею и, может быть, не всегда тебе отвечу. Но ты пиши.

— Конечно, буду писать, Сережа.

Но я тогда еще не ведал, какие муки мне это сулит. Ведь письма идут через цензуру, и их читают. Я не мог написать всего, и переписка, едва начавшись, прекратилась. А к Иванычу я не обращался…