Вионор Меретуков - Дважды войти в одну реку

А тут бывший сталинский сокол, вспоминая войну, расчувствовался и в подпитии пустил слезу. Сказал, что недавно ему приснился сон. Маленький пацанёнок, похоже, немец, прячущийся от бомбежки под кроватью… Огромные испуганные глаза… Грохот, близкие и далекие разрывы бомб, рушащиеся стены, детский рот, распахнутый в крике… А потом… тельце мальчика, всё в крови, и желе глаз, как застывший синий туман…

"Да, война… — проскрипел, помнится, отец Рафа, разливая водку. — Война шла, говорю, всё было правильно, мы делали свое дело, воевали, каждый на своем месте… ты в воздухе, я на земле… — тут Соломон Саулович сдвинул брови: видно, вспомнил кое-что из своего славного военного прошлого, заградотряды и прочее. — Словом, не себя ты должен казнить, а время. Время было такое, что лучше и не вспоминать, страшное было время, грозовое… Ты был солдатом… "

"Всё это так! — скривил летчик заплаканное лицо. — Но мальчик…"

"Шла война, и мальчик тут ни при чём, если он вообще не плод твоего расшатанного воображения… Он мог быть сыном неприятеля, врага, этот мальчик… И этот враг как раз тогда, когда ты сбрасывал свои бомбы, повторяю, когда ты честно воевал и бомбил этих сук, этот враг именно в это время где-нибудь под Варшавой колол штыком русского солдата в живот или насиловал украинских девчонок…"

"Всё это так, — повторил друг печально, — но у детей нет национальности. Дети, они — просто дети…"

"Мы виноваты лишь в том, что родились в то время, а это было время, когда у нас отсутствовал выбор… Мы должны были идти воевать. Воевать и убивать, такая была наша доля… Повторяю, у нас не было выбора. Впрочем, как и сейчас…"

У них, у наших отцов, подумал Раф, не было выбора.

А у нас? У нас есть.

Господи, какие же они были счастливые люди!..

Вечером собрались в "зале". Раф накрыл стол в среднерусском национальном стиле: с солеными груздями, мочеными яблоками, квашеной капустой и вареной картошкой в мундире. Пригодилась волшебная корзина с салом, консервами, колбасой, водкой и пивом, "найденная" под кустом и принесенная полковником Грызем.

Грызь сразу всем очень понравился.

— Петр Петрович, дорогой! — восклицал Тит, держа милиционера за обе руки. — Весьма, весьма рад! Ведь это вы надавали заслуженных тумаков старине Гарри? Да вам орден за это дать надо!

Расселись по лавкам. "Леви-Строссу" и "Кастанеде" придвинули тяжеленный кованый сундук.

Выпили по первой. Засопели, закрякали, с удовольствием закусили.

Старина Гарри посмотрел на Германа и с деланным пиететом спросил:

— Гера, расскажи нам о своей работе на высоком посту председателя правительства. Публика ждет…

— А ничего интересного там нет, — откликнулся Колосовский.

— Расскажи, расскажи!

— Нет, ребята, об этом лучше помолчать.

— Чего тебе бояться? Ты же вышел в тираж.

Герман ухмыльнулся.

— Хранить вечно…

— Скажи хотя бы, там, наверху, по-прежнему воруют? Взятки берут?

— И воруют, и дают, и берут.

Старина Гарри в ужасе всплёскивает руками.

— Бедная, бедная моя Русь!

Герман искоса поглядел на Зубрицкого.

— Без этого в России никак нельзя, — произнес он веско, — без этого вообще всё бы остановилось. Взятки у нас, братцы, это двигатель экономики. Дал взятку, и дело пошло. Без этого дела, друзья, ни одна стройка не начнётся и никакой завод не заработает. Опять же, и денежные потоки пойдут не туда, куда надо.

— А куда они пойдут? — спросил Раф.

— А это такое дело: куда надо — туда и пойдут, — туманно ответил Герман.

— Обмен воспоминаниями продолжается, — строго сказал Раф. — Я как самый умный из вас, после того как все выскажутся, подведу итоги. Старина Гарри, давай-ка главу о Стокгольме… На очереди — Тит Фомич Лёвин.

Старина Гарри сумрачно оглядывал закопченный потолок избы. Ему не нравилось здесь. Он не мог подолгу обходиться без элементарных удобств и комфорта. Хотя, стоит отдать должное Рафу, этому липовому толстовцу, избу он содержит в исправности. Пол подметен, везде порядок и чистота.

— Начинать с начала? — спросил старина Гарри деловито.

— Вот он, наш лауреатик: старина Гарри весь в этом. Как все физики он не в силах ни говорить, ни мыслить, как нормальные люди, — подал голос Тит. — Начни с того, старый дурак, как ты украл в моей квартире пистолет уважаемого полковника. Да-да, он уже нам всё рассказал… Если ты решил всех нас перестрелять, то не тяни. А если решил покончить с собой, то квартирка Владимира Маяковского подходит для этого как нельзя лучше…

— Лучше скажи, как ты думаешь потратить премию? Надеюсь, деньги пойдут на лихих друзей и хмельных красавиц? — спросил Тит.

— Для начала я закажу себе портрет в полный рост, — торжественно сказал старина Гарри и зарделся.

— Прекрасное вложение денег! — воскликнул Лёвин.

— Тит, помолчи, дай высказаться великому ученому! — прикрикнул Раф. — Валяй, старина Гарри. Повторяю, начинай с пистолета…

В этот момент полковник начал делать руками пассы. В результате сложных манипуляций в правой руке Грызя вдруг появился красивый черный пистолет.

— С этого, что ли? — развязно спросил полковник и направил пистолет в окно. Раздался выстрел, и к ногам Тита упала погашенная пулей стеариновая свеча. Но в избе не стало темно. Напротив, она внезапно ярчайше осветилась: и это не удивительно, потому что загорелись сразу все десять свечей деревянной люстры.

— Отличный выстрел! — восхитился Тит.

Старина Гарри извлек из внутреннего кармана курительную трубку, деловито закурил и приступил к рассказу.

— О пистолете говорить нечего. Взял я его, чего уж там… Бесхозно валялся… в холодильнике… М-да… Прибыли, это, значит, мы в Стокгольм. И через какое-то время Его Величество король Швеции Карл ХIV Густав самолично вручил мне медальку… Ну, вот, пожалуй, и всё…

— Как всё?.. — разочарованно спросили друзья.

— Пил, помнится, много…

— Не густо…

— Полковник уверяет, что я щупал королеву, сам-то я ни черта не помню, потому как пьян был до изумления…

— За что щупал-то? За это самое? За самое главное?

— Откуда мне знать, я ж говорю, ни черта не помню… Полковника спросите.

Раф повернулся к Грызю.

— Полковник! Это правда? Как он себя вёл? Не уронил, так сказать, чести и достоинства российского учёного?..

Грызь ухмыльнулся.

— Российского — не уронил. Профессор Зубрицкий вёл себя, как мог.

— Значит, пьян был в дым, — сказал Тит.

— Да, нашего брата, пропойцу, за границу пущать нельзя… — в задумчивости произнес Раф. — Ну, чёрт с тобой. Только не зажиливай премию. А то я знаю тебя, вечно у тебя денег — только чтобы скинуться на пол-литра…

Раф посмотрел на Тита.

— Ну а ты?..

Тит пожал плечами: