Вионор Меретуков - Восходящие потоки

Выходило, что кроме меня и покойника в квартире никого не было. И я приступил к осмотру.

Мною последовательно были освидетельствованы кабинет, столовая, гостиная, бильярдная, кухня, туалетная комната, три совершенно одинаковые спальни с простыми железными кроватями на манер тех, что стоят в казармах, и, наконец, чулан размером с ангар, в котором, помимо четырех велосипедов, помещался мотоцикл Харлей Дэвидсон.

Рядом с мотоциклом стояли два черных чемодана.

Отныне вид закрытых чемоданов, стоящих в боевой готовности, всегда будет волновать мое воображение и навевать приятные мысли о путешествиях и увлекательных приключениях.

Гаденыш еще с далеких советских времен не был чужим в мире криминала и в связке заказчик — исполнитель, насколько я понял, был заурядной шестеркой.

Ходили слухи, что ему поручались незначительные дела, вроде передачи некоторых сумм от одного неофициального лица другому неофициальному лицу. Осуществлялось это открыто и без опаски. Видимо, такая схема устраивала всех. Включая милицию.

Один мой приятель рассказывал, что однажды видел Гаденыша, который с безучастным видом прохаживался по Гоголевскому бульвару аккурат напротив памятника великому писателю.

Мой приятель отличался похвальной любознательностью. Он присел на скамейку, развернул газету и сквозь дыру, проверченную пальцем, принялся незаметно наблюдать за Гаденышем.

Через пять минут к Гаденышу приблизился стриженный под "полубокс" неизвестный, с которым Гаденыш обменялся парой реплик.

После этого Гаденыш извлек из внутреннего кармана пальто некий сверток и вручил его собеседнику.

Мой приятель был совершенно уверен, что на его глазах произошла передача денег.

Я присел на корточки возле чемоданов и осмотрел их со всех сторон. Чемоданы были старые, с потертыми фибровыми боками. В таких чемоданах пожилые небогатые люди хранят ненужные, вышедшие из употребления вещи.

Я положил один из чемоданов набок. Отщелкнул замок. Откинул крышку и… рухнул на колени.

Да и было от чего: чемодан был доверху набит деньгами, уложенными в пачки.

Сказать, что у меня глаза вылезли из орбит, а сердце едва не выскочило из груди, — значит, не сказать ничего.

Дрожа от волнения, я взял в руки одну из пачек. Выглядела она, как свежая колода игральных карт. Только вместо тузов, валетов и королей в ней были стодолларовые купюры.

Я поднес деньги к носу. Ошибки быть не могло. Деньги пахли так, как могут пахнуть только деньги: от них исходил ни с чем не сравнимый запах вседозволенности и безграничной свободы, отчеканенной в самой "демократической" стране мира.

И еще я уловил тончайший запах дорогих духов: словно деньги, прежде чем попасть в чемодан, хранились в гардеробе молодой и очень красивой женщины.

Содержимое второго чемодана было точной копией первого.

Загнать машину во двор, прямо к подъезду, и перенести чемоданы в багажник, было делом минуты. Меня никто не видел. Кроме кошки, которая прошмыгнула у меня под ногами и скрылась за мусорными баками.

Перед тем как покинуть квартиру, эту пещеру Лехтвейса, я носовым платком тщательно протер все места, где мог оставить отпечатки пальцев.

Том Большой Советской энциклопедии я взял с собой. Что-то подсказывало мне, что к этой книге нельзя было относиться просто как к книге, мне казалось, что ей еще предстоит сыграть в моей судьбе немаловажную роль.

На пересчет денег, который я произвел у себя дома, ушло несколько часов. Это были лучшие часы в моей жизни.

Всего в обоих чемоданах оказалось двадцать миллионов долларов.

Совершенно ошалевший от счастья, я сидел на полу перед горой банкнот.

Мне было так легко и покойно на душе, что я даже позволил себе роскошь слегка пособолезновать покойному.

Дело не в том, что меня терзали угрызения совести. Мне было не до этого. И мне не было жаль покойного. И тем более я не собирался возбуждать в себе искусственной скорби по поводу того, что все вышло так, как вышло.

Мои ощущения были похожи на те, какие, должно быть, испытывает победитель детской игры в "Царя горы". Этого перманентного избранника богов, ценой синяков и ссадин завоевавшего право в гордом одиночестве стоять на вершине, на краткий миг может посетить чувство снисходительного сострадания к поверженному сопернику.

Пособолезновав минуты две, я заодно простил покойному все нанесенные мне обиды. Поверьте, сделать это было не так уж и трудно: двадцать миллионов размягчат любое, даже самое черствое сердце.

Но в то же время я понимал, что, как ни припудривай этот страшное событие размышлениями о фатуме, бренности и прочей чепухе, грех убийства — даже непредумышленного — останется грехом убийства.

(Сознаюсь, это прегрешение в моей беспутной жизни не единственное. За много лет до этого я совершил еще одно преступление. Куда более страшное. На заре туманной юности я убил в себе идеалиста).

Но мои мысли о грехе были легкими, как пар над горшком.

Когда я окидывал взглядом невообразимую груду денег, — этот Монблан из стодолларовых бумажек, — мое сердце замирало от счастья.

Мне было совершенно наплевать, какими судьбами доллары попали в квартиру Гаденыша.

Возможно, думал я, мой бывший партнер опять стал шестеркой. Только теперь он передавал деньги не свертками, а чемоданами. Вряд ли это были деньги чисто криминальные.

Вспоминая нашумевший когда-то скандал с коробкой из-под ксерокса, я не мог избавиться от мысли, что стал тайным и нечаянным фигурантом неких коммерческих забав сильных мира сего.

Происхождение и принадлежность денег могли иметь смешанную природу, как, впрочем, и все, что с незапамятных времен происходит на бескрайних просторах моей любимой отчизны. Дальнейшие события могли показать, насколько я был близок к истине.

Кстати, мыслей о возврате денег некоему законному владельцу у меня не возникало. А о том, чтобы о находке заявить в милицию, не могло быть и речи.

Нежданно свалившееся на мою голову богатство я был склонен рассматривать как испытание, как вариацию на бессмертную тему об "Огне, воде и медных трубах". Не было никаких сомнений, что это ниспосылалось мне свыше. Моя жизнь могла превратиться либо в трагедию, либо в сплошное ликование. И то и другое меня устраивало.

Чтобы стать богатым, моему другу Карлу Вильгельмовичу Шмидту не понадобилось никого убивать. Карл разбогател иначе. Причем самым тривиальным образом: он получил наследство.

Все произошло, как в сказке с благополучным концом: скоропостижно скончалась его бездетная немецкая тетушка.

Тетушка владела… Впрочем, черт его знает, чем она там владела.

Может, полями маркиза Карабаса. А может, акциями концерна Сименс.