Руслан Белянцев - Дети проходных дворов

Подошла моя очередь. Я зашел с матерью. В кабинете сидела небольшая комиссия из наших учителей с директором во главе. Одесную от него сидел Михалыч. Тот вальяжно и уверенно восседал на стуле, немного отодвинувшись от общего стола, и поглаживал рукой бороду.

Директор сухо заохал о моем бесперспективном положении. Он был довольно косноязычным. На уроках физики, которая была его предметом, методика состояла больше из демонстрации и писанины, чем из вербального изложения. К примеру, на уроке по теме воздействия световых частиц он ходил межу рядами с колбой в которой медленно крутился пропеллер. Обойдя все ряды, и молча ткнув колбу каждому к физиономии, он произнес единственную фразу "Шо?"

— Э-э, да, ну-у, тут не о чем даже говорить. — пропел он, каким-то блеющим голосом.

— Классный руководитель, что вы скажите? — он обратился к нашей молоденькой симпатичной классручке.

Она чуть замешкалась с ответом, и вместо нее вступился за меня Михалыч.

— Этого ученика я предлагаю оставить. Он, конечно, заигрался, нахватал трояков, но это способный парень. Я бы его даже к себе в класс взял.

Директор удивленно и не вполне довольно посмотрел в сторону Михалыча. На его лице возникла кислая умоляющая гримаса. На меня он не смотрел. Он старался не видеть тех, кого выставлял из школы. Ему было легче, когда ученик был лишь набором оценок в журнале, а не конкретной личностью. Так проще для совести.

— Э, так ведь, тут вот….

— Да это все ерунда, он подтянет свою учебу, будет серьезней. Вот и мама ему поможет, если что. Правда, мама?

— Так ведь… — упирался директор.

— Подписывайте, я ручаюсь. — доверительно нагнулся Михалыч к директору.

Тот посмотрел на Михалыча, как ребенок на факира и произнес долгую речь о высоком доверии школы, о моих обязанностях и тому подобных вещах.

Михалыч весело исподтишка подмигнул мне. Вопрос решился. Повезло еще паре-тройке учеников. Последние два десятка выперли без лишних разговоров.

Зачем это было нужно Михалычу, я могу только догадываться. Скорее всего, это был микс мотивов, состоящей из сострадания напуганной одинокой вдове с ребенком, возможности проявить себя, победить в небольшой битве с директором, козырнуть авторитетом перед другими учителями. И таким образом даже, наверное, в случае снятия с должности директора-коммуниста, выглядеть авторитетной кандидатурой N1 на этот маленький трон. А может он, просто был нормальным мужиком.

Директор поспешно в этот же год от своего партбилета отказался, линейку проводил без красных флагов и вообще без всякой политической идеологии. Правда, эта мобильность его взглядов ему помогла ненадолго. В следующем, выпускном для меня, году его сняли с должности прямо посреди второй четверти и заменили дамой с правильными связями.

Учебный год начался иначе, чем раньше. Не было пионеров, салютов, красного знамени, барабанной дроби и горна. В нашем классе были большие перемены в составе. На параллели из пяти классов их осталось только три. К нам в класс прибыло семь человек из расформированных. Треть учащихся отправилась на этот год в училища, осваивать рабочие специальности. Они еще полгода скучали по прежним однокашникам и всю осень околачивались на школьном дворе. Им было немного больно смотреть на то, как их детство сократили росчерком пера. Они, конечно, куражились перед нами, не показывали вида, что им хочется назад в свои привычные классы. Пытались гордиться званием "бурсаков", но их глаза сообщали совсем иное. Это были растерянные дети, сделавшие первый шаг в иной уклад их привычной жизни. Мастера ПТУ были грубыми, требовательными, крикливыми. Школьные учителя в сравнении с ними были ангельски добры. Занятия в ПТУ проходили в тесной связи с практикой, и нашим бывшим одноклассниками приходилось проводить много времени у станков, у кладок с камнем и кирпичом, у швейных машинок и в малярке, в зависимости от профиля училища.

Наш обновленный класс в этом году стал ощутимо взрослее. Вместе с ушедшими в училища исчез дурашливо-детский микроклимат. Я за лето заметно подрос. Мой голос, наконец, стал ниже.

После линейки мы отправляемся в гастроном. С нами Анка, Кира и еще несколько одноклассниц. Все веселые и загорелые. Из магазина выходят два наших гонца. В большом пакете мягкий свежий батон, несколько бутылок пепси-колы и пляшка "Три семерки". Мы отправляемся в большой городской парк, больше похожий на ухоженный лес.

— За новый учебный год! — звучит тост, и мы распиваем на всех вино из пластиковых маленьких рюмок. Каждому достается совсем немного. Суть больше в символике самого распития, в обряде нашей мнимой взрослости. Пустая бутылка через 20-ть минут баскетбольно забрасывается Саней в урну и разбивается об ее дно.

Я сижу рядом с Кирой. Теперь мы всегда в компании сидим только рядом. Иногда мы встречаемся с ней в выходные дни. Но оставляем в отношениях расстояние. Это расстояние попадает в грань находящуюся на стыке между понятиями "дружба" и "пара". Я понимаю, что мои сверстницы теперь отдают предпочтение парням немного старше себя. Некоторые барышни из класса за лето обзавелись таковыми. И теперь смотрят на нас, одноклассников, немного свысока, преподнося себя взрослее, чем они есть на самом деле. Но Анку и Киру эта манерность, по большей мере, обошла стороной.

Однажды я впервые попал к Кире домой в гости. Это было в конце октября. Мы гуляли по улице, и нас прогнал с нее неприятный моросящий дождь. Пришлось спешно идти в подъезд. Из-под козырька мы смотрели на увядающую желтизну обмокшей листвы. Мы почти ни о чем не разговаривали. Ветер шумел и выл в щелях дверного проема.

— Холодно. Пойдем ко мне. — и она повела меня к лифту.

Дома у нее никого не было. Квартира была большой и уютной. Мы сидели на кухне, на плите в чайнике закипала вода. Мы впервые были наедине в помещении, и я даже подумал, что это шанс на нечто большее. Но не почувствовал от нее взаимности. Напротив, она сразу внутренне закрылась. Движения выдавали ее напряжение. Мне пришлось приложить усилия, демонстрируя, что я ни на что не претендую. Что можно просто пить чай, разговаривать, смотреть, как опускается вечер за окнами, и получать от этого удовольствие. Свет абажура красиво и уютно стелился по кухне, отсвечивал в небольшом зеркале и падал на наши лица. Я помню, как подумал, что сейчас в этот момент, мы должно быть очень красивы. И сам момент прекрасен. Это — юность.

— Привет! Узнал? — слышу я в трубке голос Паши.

— Конечно! Ты откуда звонишь?

— Да, здесь я, у родителей. Приходи в подвальчик. Расскажу интересную новость.

— Сейчас буду.

Я кладу трубку и одеваюсь, чтобы пойти в подвал. Сегодня пятница. Весь вечер свободен. Ночи становятся холодными, и дворовые доминошники теперь расходятся рано.