Владислав Булахтин - Девушка, которой нет

Сколько их, неслучайных, но без срока и судьбы, не замечая перешагивающих из одного мира в другой?

Фея как раз и была тем таинственным типом личности, которая возникает из ниоткуда, может изменять историю и сама изменяться до неузнаваемости и которая сама не знает о своей силе.

Она шла убивать то, что уже умерло.

На то, чтобы жить, любить, помнить, у нее не осталось сил.

…нет меня ни на одном из участков видимой кожи. Полностью вы меня не заметите никогда. Может, возникну в зеркале. Но и там просто тени, зыбь и пустая-глухая, как дерево, скорлупа. Я сама себя ненадолго вижу. Узнаю лишь изредка. Часто прежде меня возникает ненастоящая я – я храню свой образ только как отпечаток тихого шороха-эха усвиставшей вперед мысли, но надеюсь часто, что выживу. Редко верю, что навсегда.

Tori Amos:« Jackie’s Strength» & Albioni-Giazotto: «Adagio»

Приемный отец носил такой сосредоточенный вид, будто без продыху размышлял о фотосинтезе, биотерроризме, кварках и нейронах. Прерывать столь серьезные мысли не хотелось даже сейчас, когда он пришел навестить пасынка и поговорить как мужчина с мужчиной.

«Опять будет ныть, помню ли я, кто меня „изувечил“», – решил Витек и не угадал.

– Илья Юрьевич озабочен – ты снова рассказываешь о родителях, – разразился угрюмым укором отец. («Ио» – как про себя называл его Витек, подхватив прозвище у приемной же матери. «Ты не муж и не отец, а какой-то беспомощный и. о.», – как-то упрекнула она. «Ио» прилипло. Позже Витек разобрался, кто такие эти «и. о.», и термин показался ему очень удачным. Мачеху он называл менее изощренно – Жанетка.)

– Илья Юрьевич – стукач. Змеей подползет, сладко пошипит беззубым ртом, напросится на откровенность. Потом трезвонит… – Как Витек ни старался, остаться спокойным не получалось.

Вообще-то тема усыновления между ними стала почти табу, после того как Ио и Жанетка рассказали Витьку об этом деликатном событии. Причиной негласного запрета оказалась реакция мальчика – он с радостью и гордостью поведал, что прекрасно помнит и настоящего отца, и подробности жизни в другой семье.

Приемных родителей ошпарило. Они точно знали – мальчику не исполнилось и нескольких часов, как его подбросили в родильное отделение. Всю сознательную и бессознательную жизнь до усыновления в двухлетнем возрасте он провел в детдоме.

– Илья Юрьевич хочет помочь, – глубокомысленно заключил Ио, словно окольным путем пришел к известному выводу теоремы Ферма.

Как Ио удалось выбить этот худосочный прямоугольник отдельной палаты? Зачем в больнице так низко навесили облупившийся потолок? Интересно – трех недель затворничества достаточно, чтобы сойти с ума?

Витек был опутан бинтами, поэтому походил на огромную марионетку, до момента выхода на сцену уютно упакованную в одеяло.

– Илье Юрьевичу и самому не помешала бы помощь. Скорая погребальная, – вновь съязвил мальчик.

Илья Юрьевич служил главврачом в этой богадельне. Временами он становился порывисто добр и даже нежен, временами – по-старчески сварлив. Но самое главное – он давно был мертв!

– Жанетка не захотела приходить? – Вопросом Витек произвел болезненный укол сгорбившейся тушки Ио, в которой даже кровь переносила атомы проклятых философских вопросов.

«И зачем выдавать себя растерянным взглядом? Неужели так сложно научиться красиво лгать мне о своей любви?»

Витек часто находил поводы упрекнуть приемных родителей в равнодушии. Даже сверх того, что они заслужили своим предательским неумением приручить живое существо, продолжавшее искать близости.

– Мама заболела, – легко соврал Ио (лукавить в простом они научились). – Тебе принести еще чего-нибудь?

Ио кивнул на россыпи книг, листопадом обрушенных на крошечную палату. Книги выглядывали отовсюду – с тумбочки, батареи, подоконника, кровати, из-под нее.

– Расслабься. Я и так знаю почти все, – почти пошутил Витек.

«Знаю и то, что вы меня скоро забудете. В сущности, меня и не существовало».

Почему же, если он все равно будет вычеркнут из памяти, не произвести еще один жестокий выпад?

– Вы можете сколько угодно таскать меня по психологам. Приносить выписки из детдомовских талмудов. То, что там издревле мое имя, ничего не меняет. Я рос с настоящим отцом. Пока вы меня не забрали.

Ио совсем скис. Казалось, он разом постиг все кошмарные тайны, упрятанные в гранит истории.

– Даже сейчас он кажется мне более реальным, чем уколы и запах лекарств. – Витек зачастил, оправдывая свою память. – У него всегда наготове тысяча историй. Одна интереснее другой. И физику он знает лучше, чем ты. Сначала он носил меня в каком-то нагрудном рюкзаке. Потом старался вышагивать со мною в ногу. Вокруг него всегда лето. Я не помню ни одного холодного дня. Мы играли с отцом. Я постоянно чувствую его где-то рядом. Он любит меня. – Это прозвучало как: «в отличие от вас». – Даже если я все придумал, это лучшая в моей жизни фантазия.

Ио кивнул:

– Я знаю, мы виноваты. Не смогли… Тебе сейчас плохо. Возможно, когда станет лучше, ты поймешь, как жесток.

«Не станет».

Вечерние посиделки стали своеобразной традицией – Илья Юрьевич горячо интересовался выздоровлением мальчика.

Он приковылял вечером. Принес на длинной сморщенной шее маленькую седую голову со слезящимися глазками. Недружелюбно окинул многоэтажную башню из книг на стуле, примостился на краешек кровати.

– Ты сердишься? – начал разведку словом.

– Доктор на больных не обижается, – парировал Витек, как бронежилет натянув одеяло до загипсованной ключицы. Неуклюжие руки выложил поверх.

– Мне кажется, ты запутался.

– И считаете, способны помочь?

– Хочу попытаться.

– Интересно, как вы исцелите того, кто знает свое будущее?

– Посоветую изменить настоящее.

– И тут же увидеть роковые последствия?

Илья Юрьевич покряхтел, прочистил горло, заботливо подоткнул одеяло под ноги Витьку. Мальчик поежился, стараясь унять зуд заживающих ран.

– Нам по силам разобраться в твоих видениях и фантазиях. Попробовать сделать их менее болезненными.

– Разберитесь лучше в своих. – Витек больше не хотел жалеть этот ходячий фантом.

– Я уже так стар, что не в состоянии спорить с реальностью. – Главврач трижды шумно выдохнул воздух, изображая заразительный смех. – Часто стараюсь представить собственные похороны. Не хватает воображения.

– Вот как… Вас, наверное, следует раза три закопать. На «бис». Чтобы вы дотумкали, что уже мертвы.

– Мой мальчик, не надо шутить над смертью, – расстроенно прошамкал Илья Юрьевич дрожащим голосом. – Ты сам чуть не попал ей в лапы…