Владислав Булахтин - Девушка, которой нет

«Может быть, он исчез просто потому, что стал мне не нужен?»

Еще более странную, но назойливую мысль: «Он и появился только для того, чтобы помочь мне», – она поспешно отогнала.

Зрение Феи стремительно теряло остроту. Она плохо слышала, уже с трудом понимала происходящее с ней. Но внутри неутомимо билось желание любви, желание счастья, желание жизни – и боль, что ни одно из этих желаний уже нельзя реализовать. Билось, но с каждой секундой все глуше.

Заглянула в дневник Викентия Сергеевича. И вдруг словно пелену сняли с глаз – она умудрилась увидеть упрятанные там буквы, выхватила строки: «Даже я не был так категоричен, как она… она уходит еще более несчастной, чем пришла в этот мир… девочка моя, неужели ты так и исчезнешь, черствая как сухарь, нерастаявшая и одинокая?»

Она не смогла понять, что это про нее – как бы ни был далек Саня, нерастаявшей и одинокой Фея себя не чувствовала.

На другой странице оказалось предсмертное послание Викентия Сергеевича: «Я знаю, тебе плохо, но наберись сил, выполни последнее задание, помоги уйти еще одному умершему».

Буквы прыгали, не складывались.

«Помощь прибудет. Ага!» – решила Фея.

Захлопнула – больше читать не хотелось.

«Даже в преддверии завершения моей не очень веселой баллады меня не устают баловать просьбами, откровениями и загадками. Достали!»

Серая пелена вновь сгустилась перед глазами.

Если бы сейчас перед ней материализовался Саня Кораблев, Фея бы его не узнала.

«Обреченность – вот моя сила. Обреченность – вот моя свобода», – подумала Фея и решила, что, прежде чем направится в Кремль, она совершит поступок, который панически откладывала весь этот месяц.

Боялась больше, чем смерти.

Сансара: «Через слова Зима»

Голова Кратера уже бездумно плавала по волнам безбрежной речи Шамана. Костя заканчивал:

– …из-за этой божественной трещинки мы все, пусть изначально чуть-чуть, но неисправимо испорчены. Из-за нее же мы все, даже на глубине неисправимой пошлости, чуть-чуть прекрасны.

Кратер дернул плечами:

– Всё? Усыпил. В чем мораль? Уже сто первый раз допытываюсь: где порхает «не моя Фея» в диалектическом многообразии наших миров? Как ее искать?

– Искать ее бесполезно. Сейчас надо терпеливо ждать конца…

– Надеюсь, это не намек на изначальную гомосексуальность мироздания?

– Ха-ха!.. У меня есть все основания считать, что нас ждут великие изменения. Мир мертвых – ошибка. Он мог сделать нас почти равными Богу. Мы должны были развоплощаться по мере достижения духовного совершенства. Однако люди не воспринимают смерть как дополнительный шанс. Не находят в смерти просветления и умиротворения вечностью. Они еще больше калечат размягченные смертью души. Мир мертвых стал катастрофически близок. Если этот нарост с мира живых не удалить – конец всему.

– Парень, ты крут! По-твоему, Господь вот так запросто начнет выключать миры? Миллиарды жизней?

– В чем трагедия? Ценно только то, что уникально. Все остальное – пластилин. Миры идентичны, содержат почти одинаковую информацию. Главное, чтобы сохранилась хотя бы одна копия…

Кратер хмыкнул:

– Но меня же обесточат. Меня не будет!

– Что есть ты? Твои чувства, твои мысли, даже твое тело сохранится – значит, сохранится и сам индивидуум.

– Тебя не переспорить…

– Разочарования в человечестве нелегко исцелить. Нам давно нужен обещанный Судный День, который встряхнет то, что потеряло возможность развиваться. Нельзя дальше бултыхаться в этой тине и из нее же хлебать.

– Алё, Костян! – снова перебил Кратер. – Ты славно грузишь, но я – банально рационален. Чтобы мне сейчас дослушать тебя и поверить, требуется чудо. Все просто. Меняю чудо на пожизненное поклонение. Нормальный библейский бартер.

Костя искренне удивился. Присел, халат распахнулся до тронутых сединой лобковых волос.

Кратер продолжил:

– Помнишь, как Морфиус втирал Нео, что мир вокруг – фуфло, а потом продемонстрировал правду? Мне нужно что-то вроде этого.

Костя развел руками:

– Наш мир материален. Я не смогу натянуть глаз на жопу.

– Тогда до свиданья. – Кратер встал. – Насколько я понимаю, деньги тебе не нужны. Не провожай меня. Пока дойду до двери, постараюсь забыть ахинею, что ты мне наплел.

– У тебя ленивый мозг, – сказал ему в спину Костя. – Не разрешаешь расшевелить извилины.

Кратера никогда прежде не упрекали в тугодумии.

– Действуй. Побежишь за утюгом?

– Я даже дотрагиваться до тебя не буду. Закрой глаза, я попробую передать фрагментик своего знания.

Кратер зажмурился.

Костя забубнил:

– Мне нужно помочь. Представь нашу голубую планету. Какой-нибудь уютный закоулок. Или Вселенную. Теперь…

Он причитал что-то еще, но Кратер не слушал. Образы медленно вычерпывались из памяти. В основном, это были красивые картинки, которые вывешиваются на компьютер как фон или заставка («Обои», – вспомнил название Кратер). Кошки, рыбы, звери, водопады, горы, киты, льдины, любые завораживающие фотографии – память услужливо предлагала варианты.

Промелькнул образ Вселенной – примерно такой же, какой изобразили голливудские «натуралисты» в блокбастере «Люди в черном». Этот образ надолго задержался перед его внутренним зрением. Вращаясь, меняя краски, поблескивая галактиками.

Вдруг все выключилось. В воображении возникла такая же темнота, на которую можно поглазеть с другой стороны плотно задернутых век.

– Не открывай глаза! – откуда-то издалека заорал Костя Шаман.

Кратер попытался включить память, вытащить из ее загашников любой образ – пистолета, биг-мага, собственного члена, голой таиландской бабы, Саддама Хусейна или Махатмы Ганди.

Воображение не подчинялось. В голове царила ночь, на которую наползала еще более темная тень мысли: «Ведь я не чувствую ни ног, ни рук, не ощущаю себя ожидающим чуда в дверном проеме кухни в Медведково».

То, кем сейчас стал Кратер, растворялось единственно возможной правдой. В первое мгновение эта правда ощущалась легкой, объяснимой, небольшой частью Кратера. Через долю секунды Кратер и Правда стали величинами почти равнозначными. Наконец, противостояние завершилось единственно возможной комбинацией – Правда заполнила все мысли, все ощущения Кратера и достигла размеров только что исчезнувшей Вселенной.

Правда имела бездну смыслов и граней, но могла довольно точно быть сформулирована самой первой мыслью, которая взорвалась и заполнила все вокруг: «Вселенную выключили».

По сравнению с образовавшейся темной тихой пустотой знакомая, обжитая, бесконечная Вселенная, ее девяносто шесть процентов неисследованной темной энергии, ее грандиозный божественный замысел да и сам Бог, по-детски неловко прячущийся во всех интерьерах жизни, вспомнились домашними и логичными, как лампочка на 60 ватт. Вселенная не исчезла, не свернулась в микрочастицу, не обратилась черной дырой. Ее не стало вместе с мириадами простых, приятных и непостижимых вещей, вращавшихся на невообразимом пространстве невообразимое число лет.