Элизабет Страут - Оливия Киттеридж

Теперь, после сердечного приступа, Джейн всегда страшилась, что может умереть на людях. Приступ у нее случился дома, на кухне, но мысль о том, что она может упасть мертвой на глазах у чужих людей, очень ее тревожила. Много лет тому назад она оказалась свидетельницей такого происшествия: какой-то мужчина упал мертвым на тротуаре. Медики разорвали на нем рубашку, и до сего дня она не может сдержать слез, если всерьез задумывается об этом случае: такая беззащитная неизвестность, нездешность — невозвратность — его широко раскинутых рук, обнаженного живота… Бедный, бедный, бедняжка, думает она, какое несчастье — вот так, мертвым, там лежать.

— А я бы предпочел сидеть где-нибудь сзади, поближе к выходу, — сказал Боб.

Джейн кивнула. Кишечник у ее мужа теперь уже не тот, что раньше. Иногда приходится покидать зал поспешнее, чем хотелось бы.

В церкви было темно, холодно и почти совсем пусто. Они отдали билетеру свои билеты и получили взамен программки, которые с некоторой неуверенностью держали в пальцах, проходя к одной из задних скамей, усаживаясь, расстегнув, но не сняв пальто.

— Посматривай на проход, чтобы Лидий не пропустить, — сказала Джейн, обернувшись.

Боб взял ее руку, принялся нервно перебирать кончики ее пальцев.

— Это Лидия некоторое время каждый конец недели ночевала у нас или ее сестра? — спросил Боб, в то время как Джейн, закинув назад голову, смотрела на потолок церкви, на огромные темные балки.

— Это Пэтти, ее сестра. Она была не такая милая девочка, как Лидия. — Джейн подвинулась поближе к мужу, прислонилась плечом. — А знаешь, Лидии ведь пришлось делать аборт в старших классах, — прошептала она.

— Я знаю. Помню.

— Помнишь? — Джейн в удивлении посмотрела на мужа.

— Конечно, — ответил Боб. — Ты же говорила, что она прибегала к тебе в кабинет с жалобами на судороги. А однажды пришла к тебе и целых два дня плакала.

— Верно, — подтвердила Джейн, успев согреться в пальто. — Бедняжка. Откровенно говоря, я тогда сразу же заподозрила, в чем дело, и очень скоро Бекки сообщила мне, что так оно и есть. Но я и правда удивлена, что ты про это помнишь. — Она пожевала губами и пару раз покачала вверх-вниз ногой.

— Как это? — спросил Боб. — Ты думала, я никогда не слушаю? А я слушал, Джейни.

Но она махнула рукой и поудобнее уселась на скамье, прижавшись к самой спинке. Потом сказала раздумчиво:

— Мне нравилось там работать.

Ей и правда это нравилось. Особенно ей нравились девочки-подростки, юные, неловкие, с жирной кожей, — перепуганные девчонки, говорившие слишком громко, или яростно щелкавшие жевательной резинкой, или пытавшиеся как можно незаметнее пройти по коридору с опущенными головами, — она их в самом деле любила. И они это понимали. Они приходили к ней в кабинет с мучительными судорогами, лежали на медицинской кушетке с посеревшими от боли лицами и пересохшими губами. «А мой папа говорит, это все у меня в голове» — такое ей заявляла не одна и даже не две, и — ах, это надрывало ей душу! Иногда она разрешала им остаться на весь день, а порой и на ночь.

Церковь начинала постепенно наполняться. Появилась Оливия Киттеридж, высокая, широкоплечая, в темно-синем пальто; за нею следовал ее муж. Генри Киттеридж дотронулся до локтя жены, показывая, что им следует занять места на ближней к Хаултонам скамье, однако Оливия покачала головой, и они сели на две скамьи ближе к первому ряду.

— Не понимаю, как он ее терпит, — тихонько пробормотал Боб, наклонившись к жене.

Они смотрели, как Киттериджи усаживаются на скамье. Оливия стряхнула с себя пальто, затем снова накинула его на плечи — Генри ей помогал. Оливия преподавала математику в школе, где работала Джейн, однако они редко встречались и редко имели возможность сколько-нибудь долго поговорить друг с другом. Оливия держалась так, будто считала себя всегда и во всем правой, а Джейн старалась держаться от нее подальше. Сейчас, в ответ на слова Боба, Джейн лишь пожала плечами.

Повернувшись лицом к проходу, Джейн увидела, что Лидии поднимаются по ступенькам, ведущим вдоль задней стены на галерею.

— Ах, вон же они, вон Лидии! — воскликнула она. — Мы так давно с ними не виделись! Она прекрасно выглядит.

Боб крепко сжал ее руку и прошептал:

— Ты тоже.

Появились оркестранты в черных костюмах и расселись впереди, у кафедры проповедника. Поправили пюпитры, расположили ноги под углом, приподняли подбородки, воздели смычки, и послышались дисгармонические звуки настраивающегося оркестра.

Джейн тревожило то, что ей известно нечто такое о Лидии Грейнджер, чего может — даже теперь! — не знать миссис Лидия. Это было как-то неприлично, вроде ты непрошено вторглась в чужую жизнь. Но ведь в конце концов такие вещи становятся кому-то известны. Если работаешь школьной медсестрой, например, или библиотекаршей с розовыми волосами, в конце концов узнаёшь, кто вышел замуж за алкоголика, у кого дети обделены вниманием и страдают нервным расстройством (отчего это и случилось на самом деле), кто швыряется тарелками, а кто ночует на медицинской кушетке. Ей не хотелось думать о том, что здесь, в церкви, могут быть люди, которым известно о ее детях что-то, чего она сама о них не знает. Джейн быстро наклонилась к мужу и шепнула:

— Надеюсь, здесь в церкви нет никого, кто знал бы о моих детях такое, о чем не знаю я.

Но уже началась музыка, и Боб только подмигнул ей в ответ — медленно и ободряюще подмигнул одним глазом.

Когда играли Дебюсси, он заснул, скрестив на груди руки. Взглянув на мужа, Джейн почувствовала, как полнится ее сердце музыкой и любовью к нему, к этому мужчине, сидящему рядом с ней, к этому старому(!) человеку, которого всю жизнь преследовали его детские проблемы: его мать вечно злилась на него. В его лице даже сейчас она могла разглядеть того маленького мальчика, стремящегося быть незаметным, всегда боящегося чего-то: даже в этот момент, когда он заснул на концерте, в его лице заметны следы нервного напряжения. «Дар! — снова подумала она, легонько кладя затянутую в перчатку руку ему на колено. — Это дар — иметь возможность знать человека так много лет».

Миссис Лидии подтянули кожу вокруг глаз, и теперь они смотрели с ее лица, словно глаза шестнадцатилетней девушки.

— Вы выглядите чудесно, — сказала ей Джейн, хотя вблизи эффект был устрашающий. — Просто чудесно, — повторила она, потому что ведь должно быть невероятно страшно, когда скальпель подносят так близко к твоим глазам! — А как Лидия? — спросила Джейн. — И все остальные?

— Лидия опять собирается замуж, — ответила миссис Лидия, чуть подвинувшись, чтобы дать кому-то пройти. — Мы ужасно этому рады.

Ее муж, приземистый, сутулый, закатил глаза вверх и побренчал мелочью в кармане.