Кэндзабуро Оэ - Футбол 1860 года

— Если у тебя есть возражения, Мицу, то поспорь сейчас с Така и ребятами.

— Нет у меня желания вмешиваться в пропагандистскую деятельность Така, — сказал я. — Меня сейчас больше занимает мысль о том, как бы ощипать фазанов. Где они?

— Така повесил их в кладовке на большой деревянный крюк. Там шесть штук, жирных, как свиньи! — ответила вместо жены Момоко. Женщины нарезали в бамбуковую корзину огромное количество овощей. Видимо, они приготавливают богатый витаминами обед для жизнерадостных футболистов.

— Молодежь нашей деревни вначале создала вокруг себя атмосферу страха, благоразумные крестьяне боялись молодежи, но в ходе восстания прониклись к ней уважением. Насилие, правда, позволило ей добиться лишь внешнего проявления такого уважения. Но так или иначе, молодые ребята считали себя народными героями, причем в масштабах не только нашей деревни, но и всего княжества. Поэтому в течение некоторого времени после восстания, пока они оставались на свободе, бывшие головорезы превратились в деревенскую аристократию. Действительно, на какой-то период сложилась такая обстановка, что молодежь в любой момент могла снова поднять нашу деревню на восстание, то же было и в других деревнях — молодежи удавалось там сохранять еще свои позиции. Когда восстание начало угасать, молодежь нашей деревни взяла клятву с ребят из других деревень в том, что если власти княжества начнут преследования, то они сразу же снова поднимут восстание, а те деревни, которые будут колебаться, тут же сожгут. Такое положение заставило власти повременить с преследованием предводителей восстания. В тот счастливый для них период молодые ребята не только ели и пили награбленное, но, похоже, и соблазняли деревенских девушек и женщин. А может быть, и наоборот, — девушки и женщины сами соблазняли парней! (Ребята громко засмеялись и этой грубой шутке.) Для деревни восстание было смутным временем, когда молодежь, вооружившись и захватив власть, чинила произвол. Молодые головорезы зверски убивали каждого, кто пытался идти против них, а тех из девушек или женщин, которые противились их домогательствам, они просто насиловали. Крестьяне, вернувшиеся к мирной жизни, попали под иго жестоких властителей. И поэтому, когда прибыл княжеский соглядатай, их отношения с жителями деревни были уже безнадежно испорчены, и они оказались в изоляции. В конце концов, запершись в амбаре, молодежь пыталась сопротивляться, но жители деревни предали их — ни один не сдержал обещания и не помог им…

Среди сидевших вокруг очага прокатился ропот возмущения. Чувствовалось, что эти ребята неправдоподобно просто и естественно слили себя с молодежью, восставшей в 1860 году. Видимо, Такаси удалось хитро повернуть: руководителем восстания он представил не одного брата прадеда, а всю молодежь нашей деревни. Погревшись немного у плиты, я пошел в кладовую и там на длинной горизонтальной доске, утыканной большими деревянными крючьями, на которые раньше вешали зайцев и другую живность, увидел шесть фазанов. В нашем доме это было самое холодное место. В разгар лета кошки обычно спали прямо под крюками. Такаси старается во всем, до мелочей, соблюдать обычай тех времен, когда мужчины в нашей семье во всем следовали старинным традициям. Даже способ, каким фазаны, перевязанные соломенной веревкой, были подвешены за шеи, представлял собой точную копию того, каким пользовались дед и отец. В зад выпотрошенных фазанов даже воткнуты пучки морской капусты. Такаси уже не застал того времени, когда род Нэдокоро вел по-настоящему полнокровную жизнь, и поэтому теперь старался все тщательно выведать, чтобы вернуться к истокам жизни своего рода и повторить ее снова, во всем.

Я положил на снег жирных фазанов и стал ощипывать перья — иссиня-черные и красновато-коричневые. Перья вместе со снежинками подхватывает и уносит ветер, и у моих ног остаются лишь тяжелые перья с хвоста. Ощипанные птицы, холодные и твердые, — упругостью они точно сопротивляются моему прикосновению. В ватном пуху под перьями полно светлых маленьких вшей, кажется, они еще живые. Боясь вдохнуть пух, кишащий насекомыми, я, ощипывая фазанов, стараюсь почти не дышать, а если и дышу, то только носом. Неожиданно тонкая кожица — «гусиная кожа», похожая цветом на масло, прорывается, и непроизвольно пальцы, проскользнувшие внутрь, испытывают неприятное прикосновение. Из разрыва в коже появляется темно-красное израненное мясо с вгрызшимися в него дробинками и проступившими каплями крови. Я выдираю остатки перьев с голой тушки и энергично кручу шею, чтобы оторвать голову. Она уже почти готова оторваться, но последнему усилию воспротивилось вдруг все мое нутро, и я отпустил голову. Скрученная шея, точно упругая пружина, резко вернулась в первоначальное положение, и клюв больно ткнул меня в руку. И тогда я впервые открыл для себя голову фазана как нечто независимое и сосредоточился на том, что пробудило во мне это открытие. Тихие голоса и неожиданный резкий смех за моей спиной растаяли в снежных сугробах, покрывших склоны гор, поднимающихся сразу же за полем тутовника, и вновь поваливший снег, ударяя в мочки ушей, стал издавать звук, будто скребут по тонкому льду, едва уловимый, так что даже начинаешь сомневаться: не шуршат ли это трущиеся друг о друга снежинки.

Голова фазана аккуратно покрыта короткими перышками, огненно-красными и блестяще-коричневыми. Вокруг глаз, как это бывает у кур, черные пятнышки на красном фоне — ну прямо не птица, а земляника. Глаза сухого белого цвета — но это не глаза, а скопление малюсеньких белых перышек. Настоящие же глаза над ними, и веки, точно черные ниточки, плотно сомкнуты. Я ногтями раздвигаю веки — под ними что-то живое и сочное, готовое потечь, как виноградина, если проткнуть ножом кожицу. Вначале этот глаз, точно пульсирующими ударами, передал мне неприятное чувство, поразил меня, но по мере того, как я в него всматривался, рушились его хрупкие чары. Это всего лишь глаз мертвой птицы. Но воздействие белых «ложных глаз» не было таким хрупким: с самого начала я обратил внимание на голову птицы и все время, пока ощипывал остатки перьев с ее голой тушки, не мог избавиться от чувства, что на меня неотрывно смотрят «ложные глаза». Потому-то я, поленившись сходить за ножом, ухватился за голову, на которой эти «ложные глаза», и стал крутить шею. Мой правый глаз почти полностью утратил способность видеть — этим он напоминает «ложные глаза» фазана, но они еще обладают эффектом отрицания, указывая на неспособность видеть. Если я решу, как мой товарищ, повеситься, выкрасив голову в красный цвет, то, чтобы сделать смерть эффектнее, чем у него, нужно будет заранее на верхних веках нарисовать сверкающие зеленые «ложные глаза».