Дмитрий Каралис - Дела семейные

— Осенняя щука лучше всего, — неспеша наматывая катушку, предвкушал дядя Жора. — Жирная, ядреная, крупная…

Мы с отцом нацепили червяков и забросили удочки рядом с бортом, чтобы видеть поплавки. Мой почти сразу ушел под воду, и я, качнув лодку, вытянул окушка размером с ладонь. Он затрепыхался в лужице на дне лодки, и отец помог снять его с крючка. Тут же клюнуло у отца, но сорвалось. Он сменил наживку и вытащил увесистую серебристую плотвичку. «Брать?» — спросил отец. «Кинь в лодку, пусть валяется, — равнодушно сказал брат. — Мелковата, но наживца, может, сгодится…» Он уже несколько раз впустую пробороздил блесной-карасем водные просторы, и начинал нервничать. Мы с отцом почти одновременно сняли с крючков по приличному окушку, и дядя Жора, порывшись в рюкзаке, заменил большую бронзовую блесну на маленькую серебристую.

— Мы брали выпивку, чтобы не оставлять ее в палатке, или чтобы пить? — насадил нового червяка отец. Ему, похоже, нравилась такая рыбалка.

— Пить, пить! — нервно сказал дядя Жора. — Вот я поймаю, и выпьем.

— А если не поймаешь?

— Не говори под руку! — огрызнулся дядька, закидывая блесну и склоняя голову, чтобы услышать, как она плюхнется в воду; из тумана донесся дряблый взбульк, дядя Жора начал наматывать леску на катушку и шепотом выматерился. — …! Оторвалась! Такая хорошая блесна была! С вашей болтовней тут ничего не поймаешь… Сидят, понимаешь, лясы точат…

Мы стали сочувственно выяснять, как оторвалась блесна — от развязавшегося морского узла на леске, или ее оторвала рыба? Ни проронив ни слова, дядя Жора порылся в рюкзаке и вытащил новую блесну — с красными перышками под окуня. Мы отвернулись к своим поплавкам, чтобы не сглазить его рыбацкое счастье и не прозевать своего. Дядя Жора сопел, шуршал курткой и, встав в полный рост, попросил: «Пригнитесь, а то зацеплю!». Придерживая удочки, мы с батей присели на дно лодки, и услышали, как дядя Жора раскручивает над головой спиннинг, чтобы закинуть блесну подальше. Лодка резко наклонилась в одну сторону, в другую, скакнул котелок, и я услышал мат-перемат и удивленный всплеск сонной воды, в которую рухнул дядя Жора. Лодка выровнялась, качнулась на волне, но тут же ее нос задрался вверх — то фыркающий дядя Жора крепкими руками притопил корму, стараясь быстрее влезть обратно. Я бросились ему на помощь, и лодка еще выше задрала нос, словно собиралась выйти на глиссирование. «Назад! — неожиданно рявкнул отец. — Он сам!»

Корма двухвесельной прогулочной лодки (а именно таковой следовало считать отвязанную от мостков посудину) имела фасонистую полукруглую спинку, которая и мешала теперь дяде Жоре забраться обратно.

— Только не суетись! — тихо и властно сказал отец.

— Я не суечусь, — отплевывался от воды дядя Жора. — Мы и не такое видали! Хрен ли нам… Ты же знаешь, я висел в небе над Сахали… твою мать, сапоги бы не потерять

Мы с отцом присели в носу лодки, чтобы понизить центр тяжести и не дать дяде Жоре перевернуть ее.

Сделав несколько попыток выпрыгнуть из воды и лечь на спинку кормы животом, дядя Жора вопреки окрикам отца попробовал проникнуть в лодку с борта — именно такая позиция, как совершенно негодная, перечеркнута красным крестом на плакатах по правилам поведения на воде — и чуть не перевернул нас вместе с рюкзаком, звонким котелком, острым топором и удочками…

— Осел! — заорал отец. — Цепляйся за корму, и мы шпарим к берегу, в воде теплее.

— Гребите! — согласился дядя Жора, цепляясь за корму. — Да побыстрее! Замерзну!

Мы с отцом быстро вставили весла и закрутили головами, высматривая направление, в котором нам следовало буксировать попавшего в беду дядю Жору.

— Куда? — в один голос воскликнули мы.

Туман и не думал рассеиваться. По моим прикидкам, мы были метрах в двухстах от берега, но самого берега не видели. Обещанный холм с палаткой мог учуять только сам дядя Жора, своим феноменальным чутьем и чувством ориентировки выбравший место для рыбалки.

— Туда! — приподнимаясь над кормой, ткнул пальцем дядя Жора. — Кажется, туда. Только быстрее — холодно!

Мы налегли на весла. Дело было нешуточное. Если дядя Жора ошибся, мы удалялись от берега, продлевая его страдания. Если плыли правильно, в воде ему предстояло пробыть минут десять. А что на берегу? Потухший костер и холодная палатка? Тут любую болезнь подхватишь, не говоря уже о сердце. Лодка двигалась медленно.

— Спокойно! — сказал отец. — Перестаем на минуту грести! Кирилл, следи, чтобы лодку не развернуло.

Он достал из рюкзака фляжку с капитанским можжевеловым джином и протянул брату, чтобы тот согрел внутренности и избежал хотя бы воспалений. Снял с его головы мокрую шапочку и потуже нахлобучил ему свою фетровую шляпу.

— Джин в воде — это классно! — воскликнул дядя Жора, показываясь над кормой в шляпе и с фляжкой в руке. Он жадно приложился к фляжке и вернул ее отцу. — У меня в рюкзаке бутерброды! Нет, бутерброды не надо… Гребите, гребите!

Мы торопливо заработали веслами.

«Жора, ты как?», — периодически интересовался отец, глядя на пальцы, вцепившиеся в спинку кормы. Дядя Жора показывал большой палец и просил еще выпить. Потом он сказал, что поплывет вместе с фляжкой — так удобнее: не придется останавливаться. Я тревожно вертел головой, надеясь быстрее увидеть берег, а когда дядя Жора, хорошенько согревшись, стал протяжно командовать: «И-и-и раз! И-и-и два!», мне показалось, что чуть правее нашего курса кто-то крикнул. Отцу тоже показалось, и мы перестали грести, прислушиваясь.

— Э-ге-ге! — закричал отец, и с берега отозвались: «Эй, на лодке! Греби сюда!»

— А ты кто? — крикнул из воды дядя Жора.

— Сейчас узнаешь… — где-то совсем неподалеку пообещал мужской голос и запоздало представился: «Ефим я…»

Мы с отцом усердно продолжили грести. Только бы дядя Жора не околел в этой студеной водице. Какой такой Ефим?

На берегу в сухом сизом ватнике стоял вчерашний лодочник. Ему было нехорошо.

Дядя Жора, тяжело ступая, вышел из воды. С него текло. Мы с отцом принялись стягивать с него разбухшую куртку, сапоги, брюки… Ефим кружил вокруг нас и покачивал головой, словно постиг в своей жизни нечто новое.

— Лодку-то брали… на троих, — повеселевшим голосом напомнил Ефим, заглядывая дядьке в лицо, — а стакан налили один. — Смекаешь?

— Где ты видишь троих? — стучал зубами дядя Жора, натягивая на голое тело мой свитер и штаны.

— А как же! — удивленно сказал Ефим и потыкал в нас пальцем: — Вот ты, вот он, и вот парень. А? — в голосе появилась неуверенность. — Он в куртке, а ты без куртки… На нем брюки, а ты без…

— Да вот моя куртка лежит, — дядя Жора прыгал на одной ноге, пытаясь другой попасть в штанину. — Протри глаза.