Дэниэл Хэндлер - Наречия

— У вас открыто? — спросил Тони. — А то непонятно.

— У нас всегда открыто, — ответил Энди. — Любая уважающая себя кафешка открыта двадцать четыре часа в сутки.

— Я не прочь выпить, — сообщил Тони.

Андреа тотчас обернулась к нему, словно кафешка — именно то место, где происходят подобные вещи. Ей больше не увидеть Снежную Королеву, ни сегодня, ни позже, зато появился кто-то другой, кто поможет ей продержаться еще минуты три-четыре.

— Я бы рекомендовала «Похмельного мерзавца», — оживилась она. — Четыре части джина, три части бренди, одна часть лимонного сока, сахарный сироп, горькая настойка, имбирное пиво. Подавать в высоком стакане, украшенном ломтиком огурца.

— По мне, в самый раз, — откликнулся Тони. — Эй, есть тут кто-нибудь? Пусть нам подадут выпить!

Он будет обращаться с ней по-свински, но даже такая любовь лучше, чем ничего. Лучше коктейль в стакане со льдом, чем лед сам по себе, наваленный небольшой горкой.

— Мы здесь не подаем коктейли, — ответил Энди. — Это кафе. Но даже если бы и подавали, все равно я не стал бы обслуживать вас обоих. Я сегодня уже видел чудо, и одного мне мало, хочу увидеть еще. Так что остаток вечера я займусь тем, что буду соскребать краску с окон. А выпить пусть вам подаст повар, если он, конечно, умеет делать коктейли.

— Айдахо, — отозвался повар, разговаривая сам с собой. Впрочем, его никто не услышал, потому что Энди уже начал соскребать краску. Звук был такой противный, что женщина в углу подняла глаза и впервые за весь вечер обнаружила, что она тоже участник истории, а не просто та, что в углу препирается со своим дружком.

— Ну и черт с вами, — ответил Тони. — Давай-ка лучше свалим отсюда и поищем хороший бар. Эй, Андреа, ты была в заведении «Черный слон»?

— Я с тобой не прощаюсь, Энди.

— Ты должна мне двадцать шесть долларов за пол графина, — отозвался тот, продолжая соскребать с окна краску.

— Потом расплатится, — ответил за нее Тони, и они вместе вышли на улицу. Снаружи, как раз напротив Энди, лежала замерзшая человеческая фигура в шляпе. Лицо было перекошено гримасой, словно человек замерз на полуслове, произнося речь. Поваленный на тротуар, он ужасно напоминал жертв извержения на улицах Помпеи. Об этом городе, уничтоженном извержением Везувия, Майк читал на уроках истории, однако сейчас, в квартире Снежной Королевы, ему почему-то вспомнились три прилагательных, которыми обычно описывают сорок. Сороки — яркие, хитрые и агрессивные птицы, которых часто привлекают к себе блестящие вещи. Возможно, именно по этой причине Тони отвернулся от белесо-серого человека на тротуаре и вместо него посмотрел на яркий блеск в глазах своей спутницы.

— Это кто? — поинтересовался он, кивнув в сторону неподвижной фигуры.

— По-моему, что-то вроде бывшего бойфренда.

— Холодно с ним обошлись, — заметил Тони. Хотя вокруг лил дождь, солнца на улице больше не было, а значит, серый унылый день подошел к концу, если вы, конечно, понимаете, о чем я. Да что мне вам говорить! Если вы понимаете, о чем я, тогда вы знаете, что с ними произойдет.

— Такое случается сплошь и рядом, — добавила Андреа. — Еще не конец света.

Если не ошибаюсь, соленые ириски делают из соленой воды и сахара, а потом все это вместе смешивается или взбивается и продается на пляже. Если вы в Сан-Франциско, где и происходит наша история любви, то отправьтесь на юг и посмотрите, что происходит в сарайчике, где продаются билеты, и рядом с сарайчиком, где жарятся кальмары и где их можно при желании купить, если у вас есть деньги. Главное, следить за указателями. Впрочем, здешние указатели при всем желании не пропустишь.

И это тоже любовь — соленые ириски. Такое впечатление, что нет человека, который хотя бы раз в жизни их не попробовал. Ими непременно торгуют в тот день, когда вам нечем заняться, и скорее всего вы их купите и положите себе в рот. Они объединяют нас, эти соленые ириски, но скажите, кто их любит? Практически никто. Тогда зачем их едят? Такова наша история про любовь, про то, как существует эта сладкая вещь, которая никому не нужна, но все едят ее из одного пакета. А еще наша история про то, что написано на сарайчике. Я сам там был и видел собственными глазами — огромная надпись, которая гласит: «Зайдите и посмотрите, как мы это делаем».

Лично меня не тянуло заходить внутрь. Некоторые вещи нехорошо выставлять напоказ, даже если это всего лишь сахар, и о нем знают все кому не лень, так что наша история также и про эту часть любви.

Есть такая песня — «Почтальон, почтальон!», ну или просто «Почтальон!». И она постоянно крутилась в голове у почтальона. Таковы уж главные недостатки его работы: песня про почтальона и еще злые собаки. Именно это он и пытался втолковать своему сыну, когда они вместе достигли плоской части холма. Будь у вас возможность взглянуть на мир с высоты птичьего полета, вы бы увидели гораздо больше. Наш с вами почтальон обладал даром видеть вещи с высоты птичьего полета, потому что каждый день вынужден был карабкаться вверх по холму, неся сумку с почтой.

Его сына звали Майк. Мероприятие называлось «Возьмите с собой дочь на День Труда», однако после долгих и ожесточенных дебатов его переименовали в «Возьмите с собой ребенка на День Труда», чтобы не обижать мальчиков. Так справедливее, поскольку помогает объединить народ, так что наш почтальон взял с собой сына Майка, когда отправился разносить почту.

— Некоторые считают — подумаешь, велика забота: посмотри на номер дома и брось в прорезь на двери письма и газеты, — рассуждал почтальон вслух. — На самом деле все далеко не так просто.

И он принялся перечислять вещи, каких Майк еще мог и не знать, — первое, что пришло в голову. Мальчик вроде бы слушал отца.

— Все люди получают почту, в этом все дело. И не важно, где они живут. Почта объединяет нас, а это именно то, в чем мы так остро нуждаемся в наше время с его вулканами и скверными людьми.

— Моя учительница говорит, что история про вулкан — неправда, — заметил Майк.

— А что она еще скажет, твоя учительница, — отреагировал почтальон. — Учителя когда-то были муниципальными служащими и не обзавелись собственной семьей. А теперь? Нет, они все еще муниципальные служащие. Однако в наши дни мы все обязаны были дружно встать и произнести одни и те же слова, обращаясь к флагу на стене. А вы? Вы произносите присягу флагу?

— Не-а, — ответил Майк. — Ничего такого мы не делали.

— А в мои годы мы каждый день, — произнес почтальон. — Мы все как один вставали и говорили одни и те же слова про нерушимое единство — ля-ля-ля — нашей страны. Ля-ля-ля, Майк. Адрес фирмы или ля-ля-ля, чей-то домашний адрес.

Майк не слушал, вернее, слушал вполуха. Голос отца звучал для него как приглушенный рокот прибоя.