Кэндзи Маруяма - Сердцебиение

Здесь, возле горного озера, у людей такие довольные физиономии. За все время мне не встретился ни один человек с мрачным или озабоченным выражением лица. Публика вволю вкусила радостей лета и продолжает наслаждаться последними погожими деньками. Я и сам доволен. По внешнему виду не скажешь, что между мной и всем этим людом есть какая-то разница. А если и есть, то не столь уж значительная. Свет белых и красных фонариков, свисающих с гибких ветвей ивы, освещает меня точно так же, как прочих отдыхающих. Точно так же обволакивает меня легкая музыка, несущаяся отовсюду — из залов игральных автоматов, отелей, питейных заведений.

В глазах прохожих я обычный курортник. И очень хорошо. Мне, слава богу, нечего скрывать и не от кого прятаться. Не знаю, как С. и присланный им клиент, но я пока спокойно могу ходить в толпе, ничего не опасаясь. И все же, и все же каждый раз, наслаждаясь прогулкой, я говорю сам себе по многу раз — не реже, чем задирает лапу моя псина, — одни и те же слова: «Между всеми вами и мной огромная разница». Или: «Я не то, что вы, я не вернусь к нудной повседневной жизни, как только спадет жара...»

В воздухе, проникавшем в гостиную через проволочную сетку двери, веяло сыростью, но душно не было. Дышалось сегодня вечером гораздо легче, чем вчера. Когда я вспомнил, как обливался потом в своей комнатушке в том проклятом бараке, просто не поверилось, что это было со мной. Пусть на вилле я поселился ненадолго, но уж обратно в ту конуру не вернусь, решил я. Пропадай она пропадом вместе с тем жалким барахлом, которое там осталось. Заберу, пожалуй, свою регистрационную карточку, которую С. без моего ведома переправил в эти края, и уеду куда-нибудь далеко, в маленький городок, где я никого не знаю и меня никто не знает. Что мне терять, достаточно решиться — и я могу отправиться хоть на край света.

В глухой провинции на те денежки, которые я получу, наверное, нетрудно купить землю и дом. А можно обойтись и без этого — просто снять какое-нибудь жилье. Найти работу, и дело с концом. Половину денег надо будет обязательно отослать жене — нет, не жене, а детям. Ведь как муж и отец я палец о палец не ударил для своей семьи. Как это брат тогда сказал: «Никогда не думал, что ты такая безответственная скотина». С тех пор я ни разу его не видел.

А может, и не надо посылать никаких денег. Раз я безответственная скотина, пусть уж таким и останусь. Деньги мне и самому сгодятся. Без гроша в кармане свободной жизни не видать. Придется опять вкалывать. А какая, к черту, свобода, если ты вынужден вкалывать.

Главная причина несвободы — отсутствие денег. Это единственная истина, которую я усвоил за минувшие три года. Ни малейших иллюзий на свой счет я не испытываю. Я не гожусь на то, чтобы ворваться в какой-нибудь провинциальный банк с пистолетом в руке, — для этого у меня кишка тонка. Не хватит у меня ловкости и чтобы морочить голову разным богатым дурам. То был, конечно, поступок идиота — бросить работу, не подыскав ничего взамен. Когда до меня дошло, что сильным человек может быть лишь принадлежа к какой-то организации, было уже поздно. «Никогда не думал, что ты такой идиот», — так еще сказал мой братец.

И вот теперь я вновь оказался в подчиненном положении. Опять кто-то отдает мне приказы. Я нанят на службу своим бывшим однокурсником и выполняю разную бабью работу — бегаю по магазинам, готовлю, стираю, подметаю, прислуживаю какому-то молокососу, который непонятно откуда и взялся. Он тоже, вне всякого сомнения, для меня — начальство. Подчиненный у меня только один — лохматая дворняжка.

Этот С. тоже мне шишка на ровном месте... Не знаю, кто там за ним стоит и что он может, но смотреть на меня свысока я ему не позволю. Неизвестно еще, на что бы он сгодился, если б оставить его одного. Вся разница между ним и мной состоит в том, что он всегда знал: в одиночку ничего не добьешься. К какому, интересно, выводу он пришел, собрав обо мне все необходимые сведения? «Пожалуй, этого можно использовать», — так он, наверное, решил и презрительно усмехнулся при мысли о моем никчемном существовании и моей загубленной жизни. Да знает ли он, что тот, прежний, я был пооборотистей его нынешнего? Что мне не было равных по части предприимчивости, что я не раз потрясал весь торгово-финансовый мир?

Думаю, что и теперь голова у меня варит не хуже, чем прежде. Так что если С. собирается сыграть со мной злую шутку, попользоваться и выкинуть на помойку, я бы ему советовал поостеречься. У меня еще хватит сил, чтобы, улучив момент, вернуть должок с лихвой.

Я здорово накрутил себя. Чем сильнее меня разбирало, тем чаще я прикладывался к пиву. Было всего лишь начало девятого, а я уже крепко набрался. Я совсем забыл о парне, ушедшем на второй этаж, а ведь нас под этой крышей теперь двое. Он не пьет и не курит, поэтому, наверное, у него такие ясные, незамутненные глаза. Немножко косят, но это его не портит. Вообще в парне нет ничего такого, что вызывало бы неприязнь.

Он и ведет себя, и говорит совершенно естественно, в нем не чувствуется никакого напряжения. Пожалуй, самая отличительная его черта — это подчеркнутая скромность и неприметность. На такого никто не обернется на улице. Но то же самое можно сказать и обо мне. Когда я прогуливаюсь по берегу озера, многие смотрят в мою сторону, но не на меня, а на собаку. Ее длинная рыжая шерсть, вечно растрепанная от ветра, и строгий, неподвижный взгляд неизменно вызывают умиление у прохожих.

Перед тем как уйти насовсем, жена мне сказала такую вещь: когда я к ней сватался, она хотела отказать, но, узнав, какой я прекрасный работник, изменила свое решение. Может быть, С. прав и стоит подумать о том, чтобы попытаться ее вернуть?.. Сдается мне, что один из главных признаков, по которым С. подбирает людей, — это неприметность.

Я выключил телевизор и с трудом, как дряхлый старик, поднялся из кресла. Затворил окна, запер входную дверь на ключ. Меня слегка покачивало из стороны в сторону. Задергивая шторы, я посмотрел на пса, спавшего на террасе, потом — на окутанный ночным мраком лес. По ту сторону окна все то же — дождь и непроглядная тьма. А по эту — застывший у подоконника мужчина средних лет, который привык жить как бог пошлет и отступать которому больше некуда.

В висках ломило — это с похмелья. Трезвон будильника до сих пор стоял в ушах. Я сам решил, что вставать буду в семь, С. мне этого не приказывал. Во сколько же я вчера уснул? Не помню. Помню только, что долго лежал в кровати, лениво прислушиваясь к шуму дождя. И еще где-то далеко лаяла лисица, а может, это уже был сон?

Мне понадобилось какое-то время, чтобы припомнить все события вчерашнего дня. Когда я просыпался по утрам в своей конуре, меня всегда била дрожь. Стоило осознать, что ночь прошла и я проснулся, как тут же от ног до головы пронизывал какой-то непонятный ток, и я начинал трястись в странном ознобе. В первые два утра на вилле было то же самое, но теперь дрожь исчезла без следа.