Кэндзи Маруяма - В снегах

— Можно?

Из сторожки никто не ответил. Видно было, что на глиняной печке стоит большой котелок, из-под крышки которого вырывался пар.

— Можно? — снова спросила мама, прислушиваясь к тому, что происходит в домике.

Сёдзи распахнулись, и вышел папа в пижаме.

— Это ты? Что случилось? — удивился папа. Тадао снял сапоги и прошел в комнату. — Так в чем дело? — опять спросил папа, стоя у дверей. Мама хотела что-то сказать, но только молча опустила голову. — Что случилось? Что ты там встала, иди в дом.

Мама вошла в комнату, но пальто не сняла.

На полу тесной дежурки лежали расстеленные футоны 8 8 Футон (яп.) — ватный тюфяк. . Тадао залез на котацу 9 9 Котацу (яп.) — комнатная жаровня, вделанная в пол и накрываемая сверху одеялом. и стал смотреть на родителей. Огонь в котацу не горел.

Мама села на дзабутон, который бросил ей папа.

— Ну, что такое? — спросил он.

— Мама... — сказала она и закрыла лицо руками. — Мама умерла...

— Не может быть!

— Позвонили по телефону...

Мамины плечи задрожали, она пробормотала что-то невнятное и заплакала.

Папа сунул в рот сигарету. Он поискал спички, не нашел их и прикурил от электроплитки, включив ее в сеть.

Тадао увидел, как спираль электроплитки покраснела и тихонько загудела. Потом он снял перчатки и стал греть над плиткой руки.

— От чего она умерла? — Папа вытянул губы трубочкой и пустил в лицо Тадао тоненькую струйку дыма. — Она же вроде ничем не болела?

— Вчера вечером... постелила и легла спать... А утром смотрят...

Мама зарыдала.

— Отправляйся туда, — сказал папа.

— А как же... — Мама вдруг перестала плакать и, подняв лицо, посмотрела на папу покрасневшими глазами. — А ты?..

— Я не могу, — ответил папа.

— Как «не могу»?

— Я на дежурстве.

— Попроси, чтобы тебя кто-нибудь подменил.

— Кого сейчас попросишь.

Тадао заглянул под стол. Там стояла коробка из-под мандаринов, в ней всегда лежали моти 10 10 Моти (яп.) — рисовая лепешка. .

Папа посмотрел на Тадао, погладил его по голове и, нагнувшись, вытащил из коробки моти. Он бросил ее на раскалившуюся докрасна электроплитку. Повалил белый дым.

— С сахаром? — спросил папа у Тадао.

Мама плакала.

Папа открыл шкафчик и достал блюдце с сахарным песком. Теперь пошел черный дым, и Тадао пальцами быстренько перевернул лепешку.

— Смотри, горячая, — предупредил папа и, хлопнув по поджаренной моти ладонью, разломил ее пополам. Он свернул половину лепешки трубкой, и Тадао, насыпав на нее побольше сахара, стал есть.

— Ну как, вкусно? — спросил папа.

— Угу.

— Ну пожалуйста, — сказала мама.

— Не могу. Я на дежурстве.

— ...

— Ладно, ладно, иди одна.

Папа взял половинку поджаренной моти, подул на нее и тоже стал есть.

— Я пригляжу за Тадао. — Мама молчала.

— Еще будешь? — спросил папа у Тадао.

— Буду.

С железной крыши, ухнув, свалился пласт снега.

— Ладно, — сказала мама, поднимаясь, — обойдусь без тебя. Пойдем, Тадао.

Она отняла у сына недоеденную моти.

— Пусть Тадао побудет со мной. Зачем он там, только мешать будет.

— В моем родном доме мой сын никому мешать не будет. Ты его тут еще простудишь, чего доброго.

— Ну, делай как знаешь, — ответил папа.

— Мама, мама умерла... — плачущим голосом проговорила мама. — Ну прошу тебя, пойдем вместе.

— Говорю же, на дежурстве я.

— Я понимаю, но...

— Тадао, — сказал папа, — оставайся со мной, на улице холодно.

— Не, я на зайцев охотиться пойду.

— Я же сказала, никаких зайцев. — Мама надела тэта и стала обувать Тадао. Папа, сидя на котацу, доедал лепешку. Мама с Тадао вышли из дома.

— Я потом приеду! — крикнул им вслед папа.

Мама вытерла припухшие глаза и ничего не ответила. Из трубы вылетел уголек и, дымясь, прожег в снегу глубокую ямку.

Мама и Тадао вернулись на улицу и направились к автобусной остановке. Мама подошла к витрине только что открывшегося кондитерского магазина и посмотрела на часы, потом — на автобусное расписание.

К крышам домов были приставлены длинные лестницы, и мужчины лопатами скидывали снег вниз. Поскрипывая гусеницами, неспешно проехала закончившая работу снегоуборочная машина. Тадао помахал рукой ей вслед.

Из-за полицейской будки показался окутанный паром автобус. Громко лязгали цепи, обмотанные вокруг его колес. Тадао потянул маму за рукав.

Она вышла на проезжую часть и подняла руку. Автобус остановился.

— Прошу, — сказал кондуктор. На лице у него была марлевая повязка, воротник пальто поднят.

Мама и Тадао быстро влезли в автобус. Не успели они занять места, как машина тронулась, и они чугь не упали. Других пассажиров в автобусе не было.

Тадао встал коленями на сиденье и стал глядеть в окно.

— Тадао, — позвала его мама.

— Чего?

Он смотрел, как сбрасывают снег с крыш.

— Ну чего тебе?

— Бабушка-то наша умерла...

Тадао мельком взглянул на маму и снова отвернулся к окну. Он попробовал писать пальцем на обледеневшем стекле.

— Ты что, не любишь бабушку? — спросила мама. — Не любишь?

— Я дедушку люблю, он хороший, — ответил Тадао.

— А бабушка?

— Обыкновенная.

Автобус выехал за город и, подпрыгивая на ухабах, не спеша двигался по шоссе, по обе стороны которого тянулись рисовые поля.

Мама сидела вся сжавшись и только иногда поднимала голову. Кондуктор украдкой поглядывал то на нее, то на безлюдные автобусные остановки.

— Вы докуда едете, оку-сан? — спросил водитель, посмотрев на маму в зеркальце.

Мама не сразу услышала и ответила, только когда он обратился к ней еще раз.

— Ну, туда еще как-нибудь доберемся, а вот дальше — кто его знает. Приедем, посмотрим, — сказал водитель.

— А нам дальше и не надо, — ответила мама.

Подошел кондуктор, цепляясь за поручни, проколол щипчиками билеты и сунул их маме, а она ему — деньги.

Тадао все смотрел в окно.

Рисовые поля кончились, теперь вдоль шоссе тянулись яблоневые сады. На столбах изгороди лежал снег, колючая проволока местами порвалась. Кое-где на голых ветках еще висели обледеневшие яблоки.

Автобус по дороге подобрал еще одного пассажира. Это была женщина, которая знала маму. Они начали разговаривать, мама иногда всхлипывала.

Машина въехала на длинный деревянный мост и вся запрыгала, заскакала. Тадао хотел посмотреть на воду, но излучину замело снегом, и самого потока не было видно.

Автобус шел почти целый час и наконец подъехал к деревне.

Тут мама и Тадао вышли. Снегу здесь было еще больше, чем в городе. Автобус поехал обратно, потому что дорога впереди не была расчищена.

Знакомая женщина поклонилась маме, взвалила на спину большущий узел и, пройдя под пожарной вышкой — деревянным помостом с лесенкой, — зашагала по тропинке через поле. Мама и Тадао пошли к деревне, до которой автобус немного не доехал.