Тэру Миямото - Собаки в разгар лета: Рассказы и повесть

Такэси Нитта шел, поглядывая на темные кварталы южнее эстакады. В позднее время они являли собой настолько мрачный контраст с центральной частью города, что раньше он просто боялся туда заглядывать. И там тоже было полным-полно ресторанов, где можно пообедать всей семьей, кафе и баров.

Нитта направлялся к железной дороге Хансин (между Осакой и Кобэ). Он несколько раз оглянулся и вспомнил, что тогда, давно, в глубине этих темных кварталов стояли грязные многоквартирные дома, где жили Ониси Киё-тян и Оба Ма-тян [1] Слово "-тян" прибавляется как уменьшительно-ласкательное к именам, чаще всего детским, вместо обычного "сан". — Примеч. пер. . А если пройти еще минут десять на юг, то будет дом, где жила Ханаэ со своей беспутной матерью.

В то время они все учились в первом классе средней школы [2] В Японии трехступенчатая система образования 6-3-3 — начальная школа, средняя (базовая) и повышенная. — Примеч. пер. , а сейчас им уже по сорок три. Ониси, признанный заводила, душа компании на всех встречах одноклассников, в прошлом году покончил с собой, выбросился из окна высотного здания. А Момоко, которая выросла в самой обеспеченной семье, а потом вышла замуж за скромного школьного учителя, три года назад умерла от рака.

Похоже, одна Ханаэ жила по-прежнему и ее не сломали превратности судьбы. "Да, как ни крути, из нас уже песок сыплется. У всех к нашему возрасту всякое за плечами…" — подумал Нитта. Он стоял перед полицейской будкой и, достав из кармана пальто открытку-приглашение, полученную два месяца назад, рассматривал нарисованный на ней план. Открытка оповещала об открытии ресторанчика, отправителем ее значилась некая Ханаэ Конда.

Последние пятнадцать лет Нитта не ездил на ежегодные встречи одноклассников и почти ничего не знал о судьбе своих школьных друзей. Только из новогодних открыток, которые каждый год аккуратно присылала Ханаэ, он узнал о смерти Ониси и Момоко.

И вот от Ханаэ пришла открытка, где сообщалось, что она открыла ресторанчик, в котором подают фирменное блюдо о-дэн — сваренные в особом бульоне морепродукты, яйцо и редька. Ресторанчик находился недалеко от вокзала Амагасаки, и Ханаэ приглашала при случае заглянуть в ее заведение. Только фамилия отправителя — Конда — вызвала у Нитты недоумение, потому что фамилия Ханаэ была не Конда, а слухи о том, что Ханаэ вышла замуж, до него не доходили. Но фамилию Конда он помнил. Она принадлежала одинокому старику, владельцу дома, квартиру в котором снимала мать Ханаэ. Уже тогда старику было за семьдесят…

Нитта хорошо помнил этого старика, потому что у него было три доходных дома, и в одном из них снимала квартиру семья Нитты. Предположение, что Ханаэ могла выйти замуж за этого старика, отпадало сразу, и сколько Нитта ни силился, он не мог припомнить, чтобы слышал от кого-то о детях или каких-нибудь родственниках старика Конды. Старик жил бобылем и был один-одинешенек на белом свете.

Ресторанчик Ханаэ находился к западу от самого бойкого места, рядом с магазином часов, причем он не ютился в многоэтажном здании вместе с другими магазинами и ресторанами, а занимал отдельный одноэтажный дом, отделенный проулком от здания фирмы по продаже буддийских алтарей.

Нитта помнил и этот часовой магазин, и лавку, в которой продавали алтари. В те времена, когда он еще был школьником, здесь, через проулок от этих магазинов, был пустырь. Вроде бы все осталось по-прежнему — тот же часовой магазин, та же лавка, но не совсем. Некогда мрачное деревянное строение алтарной лавки преобразилось в респектабельный офис фирмы, у которой дела явно шли отлично, и, судя по рекламе, здесь теперь занимались еще и кладбищами.

Нитта открыл еще не захватанную руками посетителей решетчатую дверь ресторанчика и заглянул внутрь. В середине зала была только стойка, и для такого большого помещения мест для посетителей было, пожалуй, маловато. Особенно если учесть, какие нынче времена, — такой простор был просто неоправданной роскошью.

У стойки было свободно; Нитта, сняв пальто и шарф, повесил их на вешалку и сел так, чтобы Ханаэ, хлопотавшая у стойки, не заметила его. Она была в белом фартуке с рукавами, одетом поверх кимоно.

Проговорив традиционное: "Добро пожаловать!" — Ханаэ подала заказанное блюдо посетителю и подошла к Нитте. Она принесла на подносе подогретую влажную салфетку. Нитта наклонился, сделав вид, что ищет сигареты, а затем выложил на стойку открытку-приглашение…

— Ой, да это же Такэ-тян! — Ханаэ словно подскочила за стойкой.

— Между прочим, мы не виделись пятнадцать лет.

Нитта долго сжимал руку Ханаэ, поздравляя ее с открытием ресторанчика. Затем вытащил заранее подготовленный конверт с определенной суммой, который вручают в таких случаях.

— Ты специально для этого с Хоккайдо приехал?

— Да нет, я вернулся, вернулся в Осаку, в общем, перевели. Вернулся, можно сказать, в родные места. — Нитта вытер руки салфеткой.

— И давно ты здесь?

— Приказ вышел двадцатого декабря, но в конце года, сама знаешь, какая суматоха. Поэтому мы решили переехать после Нового года. Ну вот, приехали десятого января…

— Выходит, всего три дня назад. Спасибо тебе, не забыл, пришел. Да еще когда у тебя столько хлопот…

Один из посетителей заказал горячее сакэ, осьминога, конняку, и Ханаэ засеменила к нему. Нитта облокотился на стойку и, слегка подавшись вперед, стал рассматривать посетителей. Большинство из них явно были служащими. Нитта не заметил, чтобы кто-нибудь был похож на мафиози, которые болтались в этом районе.

— Ну, а парни из "А" класса заглядывают? — спросил он вернувшуюся Ханаэ. Она назвала четверых и сказала, что они по-прежнему живут в Амагасаки и приходили на открытие ее ресторанчика.

— Да и девчонки забегают, — засмеялась она.

Нитта смотрел на Ханаэ и думал, что она вполне справляется с ролью приветливой и расторопной хозяйки. Потом попросил подать ему что-нибудь на ее вкус.

— Нет, пива не надо. Лучше горячего сакэ. По сравнению с Саппоро в Амагасаки, конечно, теплее, но и здесь какой-то свой холод. Особенный такой холод… — заметил он, а потом извинился, что два года назад не смог приехать на похороны матери Ханаэ.

Она слегка покачала головой, мол, "ну что ты, какие тут извинения". При этом она пристально посмотрела на Нитту.

— Тебе ни за что не дашь сорока трех лет, честное слово. От силы тридцать пять-тридцать шесть… — И Нитта увидел знакомый ему взгляд. Ханаэ слегка косила, и это придавало ее лицу какую-то особую привлекательность. Он вспомнил, как Кониси спросил его однажды: "И чего тебе девчонки типа Ханаэ нравятся?" — И Нитта ответил: "Так она же добрая…"

Нитта подставил чашечку, и Ханаэ налила сакэ. Чуть слышно, только для одной Ханаэ он произнес: "В память о Киё-тяне".