Эдуард Лимонов - Обыкновенные инцинденты

— Это он вас посадил, Леонид? — спросил я.

— Нет, не я. Я других сажал. — Прокурор улыбался, положив руки на бока.

— Дочку бы ты его видел, Едуард. Красотка! Прокурор, хочешь зятя? Поэт! Хороший парень.

— Хороший, — согласился прокурор, оглядывая меня. — Денег у него только нет. Да и русский. Я Светку за местного еврея хочу выдать.

— И он будет сношаться с твоей дочкой через простыню! — загоготал Косогор.

Пошел дождь. Косогор, дав мне пять долларов, послал меня за водкой. У прокурора не было лицензии на продажу спиртных напитков. Из ликер-стора я вернулся насквозь мокрый. Прокурор повесил на дверь табличку «Закрыто», втроем мы уселись за стол и стали пить водку, закусывая ее горячими котлетами по-киевски. Бывший узник ГУЛАГа и бывший прокурор области страстно обсуждали проект открытия ателье по покупке и ремонту медицинского оборудования, а я сидел и тупо разглядывал сквозь все более запотевающую стеклянную стену кафе-шопа Первую авеню. По ней каждые несколько минут проскакивал полицейский автомобиль. После восьми полицейских автомобилей я предложил будущим бизнесменам назвать будущую фирму «Роман энд Леонид».

— А что, хорошо звучит, — одобрил экс-прокурор, и они опять погрузились в восторги и подсчеты, а я вернулся к полицейским автомобилям.

Когда стекло совсем затянуло влагой, я вспомнил о том, что в 2000-м году у меня назначено свидание в священном городе Бенаресе, Индия, с другом детства. Я не сомневался, что явлюсь на свидание вовремя. Я знал уже, что Великая Американская Мечта не сможет меня удержать.

Эдуард Лимонов

Мы договорились встретиться с Рыжим у кладбища. Не решившись купить ни десять билетов метро за 26.50, ни один билет за четыре франка, я пришел к Симэтьер дэ Пасси из Марэ пешком. Перестраховавшись, я пришел на полчаса раньше. Чтобы убить время — сидеть на скамье на асфальтовом квадрате против входа в симетьэр [10] Cimetière (франц.) — кладбище. было холодно, — я зашел внутрь. Могилу-часовню девушки Башкирцевой ремонтировали. Позавидовав праху девушки Башкирцевой, лежавшему в самом центре Парижа, по соседству с фешенебельными кварталами, дорогими ресторанами и музеями, рядом с Эйфелевой башней, я вышел с кладбища и, прикрываясь от ветра воротником плаща посмотрел на часы. Оставалось еще десять минут. Я пересек авеню Поль Думэр, размышляя, тот ли это Думэр, изобретший знаменитые разрывные пули «дум-дум», искалечившие такое множество народу, или не тот? И вдруг вспомнил, что этого Думэра убил в 1932 году наш русский поэт Горгулов.

Архитектурная фирма гостеприимно предлагала в десятке ярко освещенных витрин свои проекты по строительству, внутреннему оборудованию и переоборудованию жилищ, снабдив их изумительными образчиками уже выполненных работ. Колонны и статуи украшали круглый зал на особенно восхитившей меня цветной, во всю витрину фотографии.

«Где, бля, можно найти круглый зал? — размышлял я. — Разве сейчас строят круглые залы?..» Я вынул руки из карманов плаща и потер их, чтобы согреться.

— Кайфуешь, старичок? — Рыжий тронул меня за плечо. — Выбираешь стиль для будущего шато?

— Скажи, Рыжий, кто же может себе позволить удовольствие иметь такой вот круглый обеденный зал с колоннами и статуями? Или такую гостиную… — Я подтолкнул Рыжего к соседнему окну.

— Во Франции до хуя богатых людей, старичок. Вот мы сейчас идем именно к таким людям. Войдешь и сразу чувствуешь — могуче воняет деньгами!

При упоминании о деньгах глаза Рыжего вспыхнули. Может быть, пачки зеленых долларов виделись Рыжему в момент, когда он протискивался сквозь иллюминатор советского траулера, дабы прыгнуть в канадские воды. Может быть, по запаху денег, как по следу, шел Рыжий через Канаду, Соединенные Штаты и, наконец, пришел в Париж…

— Пойдемте, мсье Ван-Гог?

— Тронемся не спеша, — согласился Рыжий и поглядел на часы. — Очень не спеша, прогулочным шагом. В богатые дома нехорошо являться первыми.

Я не хуже его знал, что нехорошо. Однако мне хотелось выпить. И поесть. Стакан виски и сэндвич с ветчиной представлялись мне крупными и яркими в серой перспективе ноябрьской авеню Думэр. Мочевого цвета виски, ярко-розовая ветчина с белым вкраплением сала и лист салата, придавленный мятой плотью багета, висели, в тысячу раз увеличенные, над скучной бензиновой колонкой. От возбуждения я проглотил слюну. Дома у меня был только суп в закопченной кастрюле… Рыжий вел меня к богатым людям на парти. К женщине из мира haute couture. [11] Haute couture (франц.) — высокая мода. К изобретательнице и производительнице духов и бижутерии.

Несмотря на то, что мы затратили минут десять на отыскание места, где бы мы могли пописать (являться в богатые дома и тотчас же бежать в туалет — нехорошо), мы все же пришли первыми. Маленькая толстушка горничная, по виду испанка или португалка, впустила нас в темное и теплое помещение. Снимая плащ и оглядываясь вокруг, я понял, что стены прихожей окрашены в почти черный цвет переспевших украинских вишен. Украинских вишен я не видел уже четверть века, но исключительно редкий цвет их ностальгически помню. Высокие тяжелые шкафы украшали прихожую. В шкафах была видна посуда и ящички с бижутерией.

— Игорь!

Из колена коридора появилась низкорослая девушка в черных тряпочках. Большеносая, с аккуратно окрашенным белым клоком волос у лба, она вошла в раскрытые руки Рыжего. На меня пахнуло резкими духами. Поцеловавшись, они расклеили объятья.

— Познакомься, Дороти… Это мон мэйор ами, Эдвард… Трэ гранд экриван… [12] …мон мэйор ами, Эдвард… Трэ гранд экриван… (сказано на эмигрантском французском.) — Мой друг Эдвард. Очень большой писатель…

Я не выношу манеру Рыжего представлять друзей, как «трэ гранд» художников или писателей. Я его предупреждал несколько раз не употреблять по отношению ко мне пышные и глупо звучащие эпитеты. Дороти подала мне руку и, поколебавшись мгновение, подставила щеку. Затем вторую. Судя по выражению ее лица, она слышала мое имя впервые.

— Вы публикуетесь по-французски? — спросила она.

— Да. У меня вышли три книги во Франции.

Девичье лицо подобрело. Выпустив три книги, можно все равно оставаться таким же подлецом, вором или убийцей, как и до выпуска трех книг, но почему-то всех всегда радует, что я их выпустил. Почувствовав, как мой вес увеличился, я втиснул третий поцелуй в уголок рта Дороти.

— Мне сегодня исполнилось двадцать лет! — сказала Дороти, отступив на полшага от меня и схватив Рыжего за рукав.

— Кэль оррор! [13] Кэль оррор! (франц.) — Какой ужас! — вскричал Рыжий и выпучил глаза. — Кэль оррор! Почему твоя мама не сказала мне, что сегодняшнее парти — твой день рождения? Я пришел без подарка. Я бы принес тебе картинку в подарок. Кэль оррор!