Евгения Доброва - Персоны нон грата и грата

— Заходите, присаживайтесь. Первый раз? Как фамилия?

Мама назвала.

— Головных болей, обмороков нет?

— Нет.

— Тэк-с. Посмотрим.

Дядька осмотрел меня, постукал по коленкам молоточком.

— Нормально. А теперь встань ровно, закрой глаза и вытяни руки вперед. Цветочек пока положи.

— Давай подержу, — сказала мама.

Но я, помедлив, подошла к врачу и вручила первоцвет ему.

— Это мне? Спасибо! Давай-ка все-таки мы закроем глаза и вытянем руки вперед. Ладонями вниз. Тэк-с. А теперь достань правой рукой до кончика носа. Молодец. Можешь открыть глаза. Ты поиграй пока, а мы тут с мамой поговорим. — Дядька повернулся к окну. — Кого тебе дать? Карлсона?

— Крокодила Гену, — попросила я.

— Тэк-с. — Он бережно взял с подоконника игрушку и протянул ее мне. Крокодил был новенький, будто только что из магазина. Я понюхала его хвост — вкусно пахло свежей пластмассой.

— Ну, что у вас стряслось?

Мама рассказывала нашу историю и утирала глаза платочком. Утром я видела, как она рьяно наглаживает, прямо-таки надраивает его утюгом. Врач что-то писал в тонюсенькую тетрадочку.

— Вот посмотрите, — и мама показала ему мои расчесы. — Уже думала ей пяльцы с мулине купить, пусть вышивает свои крестики. Насчет иголок боюсь… У нас один мальчик в классе проглотил иголку…

— Не люблю я эти нитки, — вставила я.

Врач задумчиво покрутил в пальцах цветок. Потом отложил его в сторону и снял с подставки перьевую ручку.

— Тэк-с, это все детали. А на что именно она обижается?

— Она читать мне на ночь не дает, свет выключает, — вновь подала голос я. Впрочем, это было меньшее из зол, так как я уже давно приспособилась читать с фонариком под одеялом.

— Помолчи, тебя никто не спрашивает, — цыкнула мама.

— Тэк-с. А еще?

— За плохие отметки ругаем.

— По какому предмету? — оживился психиатр.

— По чистописанию. Ручку не так держит. Буквы все в раскоряку.

— «Не так» это как?

Мама взяла со стола карандаш и показала врачу:

— Ручка должна смотреть в плечо. А она ее держит в обратную сторону. Три единицы уже принесла.

— За почерк не ругать, — сказал врач. — Сейчас вам охранную грамоту выпишу на то, куда ручка может смотреть. Держите. Отдадите учительнице. — Он подышал на штамп и приземлил его на заключение. — Дальше.

— Старшим грубит.

— Это манера поведения. Вы мне случаи рассказывайте, пожалуйста.

— Вчера пришла вся по уши в мазуте.

— Я в лужу с велика упала. Там камень был на дороге.

— Ясно. Еще.

— Она не купила собаку, — заверещала я. — Обещала и не купила.

— Мы живем на съемной квартире. Только собаки еще не хватало! — начала оправдываться мама.

— Но ты обещала!

— Ты прекрасно понимаешь, что мы не можем сейчас заводить собаку. Папа тоже хочет спаниеля, и тоже терпит. Вот переедем на новую квартиру и возьмем у тети Гали щенка.

— Никогда не обещайте детям того, чего, возможно, не сделаете в ближайшее время, — сказал дядька. — То, что для нас «не успеешь оглянуться», для них целая вечность. Вспомните себя в детстве. Неужели не помните?

— Да помню я… — отозвалась мама.

Мы разговаривали еще долго. Целый час, а может быть, и все два.

— Не вижу патологий, — заключил наконец психиатр. — Рефлексы в порядке, а аутоагрессия реактивная. Сегодня же купите ей цветных карандашей.

— Да есть карандаши, мы просто прячем.

— Что спрятали, про то забудьте, пусть там и лежат. А ей, пожалуйста, купите новых. Хороших. Да. Это очень важно. И по возможности отправьте ребенка на десять дней развеяться — к бабушке, в санаторий, на турбазу… Сейчас я вам освобождение в школу выпишу. Вот, возьмите. Если что, зайдете ко мне через месяц.

— Спасибо.

— Чуть не забыл. Марь Иванна! — крикнул врач в сторону смежной комнатушки. — Мне тут цветы подарили. Найдется у нас что-нибудь под вазу?

Тут он посмотрел на меня и улыбнулся. Хотел было нажать на столе кнопку «войдите», но передумал.

— Вы не могли бы на минутку выйти? — попросил он маму, а когда она скрылась за дверью, наклонился ко мне и тихо сказал:

— Хорош мамку пугать. Поняла? А то крестиком вышивать придется. Ну, беги, Софья Перовская.

На обратном пути, когда мы шли мимо байпасов, я подбежала к проталине и сорвала еще одну мать-и-мачеху. Смешно отставив руку в сторону, мама обходила по кромке весеннюю грязь. Я догнала ее, вложила в ладонь стебелек.

— Ты прости меня за собаку, — сказала она.

Кроме Лёсика Снегирева во дворе никого больше не было. С помощью куска фанеры и палки он рихтовал зубцы на башне снежной крепости. Бастион начали строить только вчера, так что работы еще было навалом. Увидев меня, Лёсик махнул рукой, подзывая, и крикнул:

— Дашь завтра контрольную списать? А я тебе тайну за это скажу.

— Какую еще тайну? — Лёсик был большим выдумщиком, и его басням я не очень доверяла.

— Ну… один секрет. Никому только не говори. Дай слово, что не скажешь.

— Слишком много условий, — сказала я строго, но потом все-таки снизошла: — Ладно, выкладывай.

— Ну, значит…

Лёсик замолк и стал сосредоточенно колупать палкой снег.

— Чего молчишь, говори.

— Когда я родился, я сначала был девочкой, — сказал он наконец.

— Так не бывает.

— Бывает, — настаивал Лёсик. — Я же был.

— И писал как девочка? — Посмотрим, как он будет выкручиваться.

— Если по правде, — Лёсик задумался, — я не помню. Я же маленький был совсем.

— С чего ты вообще взял, что был девочкой? Тебе, может, приснилось. Чем докажешь?

— Я был, — вздохнул Лёсик. — Я точно знаю.

— А почему перестал?

— Заболел, наверное, — тихо сказал Лёсик, — а когда поправился, то сразу мальчиком стал.

— И что ты делал, когда был девочкой? — разговор становился все интереснее.

— То же самое… Гулял… играл…

— Во что? — спросила я.

Лёсик наморщил лоб.

— В дочки-матери, — сказал он не очень уверенно.

— С кем?

— Один, — ответил Лёсик. — Сам с собой.

— Хорошо, а как тебя звали?

Лёсик отвел глаза. Было ясно, что он не знает. Он думал.

— Лёся, — нашелся он в конце концов.

— А танцевать ты умел? — я все пыталась его подловить, но пока никак не получалось.

— Я и сейчас умею, — обиделся Лёсик, — я в клуб на бальные танцы хожу.

— Ну и кем лучше быть? — наконец спросила я самое главное.

— Девочкой лучше, — шепотом сказал Лёсик. — Ты только никому не говори. А то это уже второй секрет.

— Лёсик, — сказала я, — хочешь, поиграем, что ты девочка? Я буду звать тебя Лёся. А все будут думать, что это сокращение от Лёсика. Как, знаешь, Шура — Шурик. Хочешь?

— Да ну тебя! — отмахнулся Лёсик.

Но я не унималась. С тех пор, когда мы встречались во дворе, я звала его, как девчонку. «Лёся! — орала я на весь двор. — На тарзанку пойдешь? А на каток?»