Евгения Доброва - Персоны нон грата и грата

Самым поразительным было то, что он ни капли не смущался. Не понимает, что я его подкалываю? Странный он, этот Лёсик. Не как все. Училки в один голос твердят, что он фантазер, витает в облаках и путает правду с неправдой.

Рядом с крепостью мы слепили большого снеговика, а потом решили построить «Летучий голландец». За пару дней днище было готово, оставались мачта и парус.

— Читал такую книжку «Алые паруса»? — спросила я Лёсика. — Помнишь, про что там?

— Про то, как девушка на берегу принца ждет. И вот он наконец приплывает, он капитан, и на корабле у него алые паруса. Мы тоже можем такие сделать. Мне мамка кусок свеклы дала снеговикам щеки красить. Можно и парус заодно.

— У «Летучего голландца» парус должен быть черным, — возразила я. — Это пиратский корабль.

— А пусть будет считаться, что свекла черная, — придумал Лёсик.

Мы долепили корабль, Лёсик достал из кармана завернутую в целлофан половинку свеклы, разломил ее надвое, дал кусочек мне, и мы принялись натирать парус с обеих сторон. Получилось неплохо.

— Может, это все-таки «Алые паруса»? — предположил Лёсик.

— А кто тогда Ассоль? Я? А ты капитан Грей?

— Давай наоборот, так интереснее.

— Да ну!

— Увидишь.

— Хорошо, ты Ассоль, — согласилась я.

Ассоль встретила на берегу своего принца, он спас ее, забрал на корабль, и они поженились. Играть, как они поженились, было интереснее всего. Капитан Грей оторвал от земли Ассоль — благо, Лёсик был такой худосочный, что и в зимнем пальто был легче капитана Грея килограмма на три — и понес на руках в загс, который находился в снежной крепости. Там они расписались палочкой на снегу и пошли собирать шишки к праздничному застолью, это были будто бы бочки рома, а заодно и закуска, но тут на балкон вышла Лёсикова мама и закричала:

— Сына! Домой!

— Завтра отпразднуем, — пообещала Ассоль и, высыпав из карманов шишки на снег, помчалась к подъезду.

Расскажи мне сказку!» — «…Как волк насрал в коляску!» Отвечая на мои приставанья, папа все время призывал в помощь волков. «Где мама?» — спрашивала я. — «Волки какать на ней уехали», — отвечал папа. А сейчас мне требовалась история на ночь, и не какой-нибудь пересказанный наспех Драгунский, а Очень Страшная История.

— Ну пап!

— Не папкай, видишь, я занят. Спи давай.

— Расскажи что-нибудь…

— Завтра мама тебе расскажет.

— Ну про отрезанную голову…

— Про отрезанную голову я тебе уже десять раз рассказывал.

— Расскажи одиннадцатый.

— Ночью приснится. — Это просто реплика по сценарию. Сплю я хорошо, и папа это знает.

— Ты обещал. Я кол по математике исправила.

— Точно исправила? — переспрашивает папа, сменив гнев на милость.

— С тебя голова.

— Ладно, одолела… Двадцать минут, не больше, — папа плотно притворяет дверь — мама такие истории не любит, брезгует — и присаживается на краешек моей раскладушки.

Сеанс начинается.

Что может быть заманчивее отрезанной головы? У нас это разменная монета: когда папа проигрывает спор или выполняет условие договора, он всегда рассчитывается такой историей. Я знаю их все наизусть.

Первая дедова. В юности дед учился в Пензе в железнодорожном техникуме и по выходным ездил домой — на поезде час от города, станция Симанчино, а оттуда десять километров пешком до деревни. В тот день он возвращался вместе с однокурсником. Чтобы не брать билеты, поехали на крыше товарного состава — так многие делали.

И было у них, железнодорожников, особым шиком встать и постоять на крыше на полном ходу. Поезд трясет, все — кто сидит, кто лежит… страшно… Дед постоял минуту, повыпендривался, сел. Теперь однокурсника очередь. А поезд разогнался, хорошо идет. Парень поднялся, руки в стороны раскинул: ничего не боюсь! Поля, леса проносятся, ветер в лицо… А над путями провод. Как раз ЛЭП проезжали, а какая тогда ЛЭП, вольт 200–300, — короче, провод над путями был. Прямо как лезвием голову срезало! — зловеще заключил папа.

— А дед?

— А что — дед? Кому нужны лишние проблемы? Спрыгнул да пешком пошел. Ивсе остальные врассыпную, чтобы свидетелями не быть. Тогда же не разбирались, сажали всех, мало ли там чего…

— Машиниста посадили?

— А я думаю, может, этот и не доехал, скатился. Машинист будет останавливаться, что ли? Он и не видел.

— Может, и видел.

— Да как он увидит, ты что? Никак не увидишь. Там семь-восемь вагонов.

— А как они залезали?

— Я не спрашивал…

Вторая голова досталась от прадеда. Пензенская губерния, глухомань, далекий колхоз. Шли косцы с сенокоса — в косоворотках, соломенных шляпах, с косами на плече… — папа показывает, как держат косу: вот так, — солнце садится, кузнечики стрекочут, сеном пахнет… Благодать. Идут гуськом, тропинка узкая среди полей. Впереди ручей, через него мостик. Тот парень, что первым шел, ступил на доски и видит: в тени рыба стоит. Я так думаю, что голавль. Щука вряд ли будет стоять на жаре. Тогда рыбы навалом было, не то что сейчас. В каждом ручейке водилась… Решил оглушить ее с мостика древком — до воды-то недалеко. Коса как сделана, знаешь? Не знаешь. У нее палка вверху толстая, а книзу утончается, чтобы легче работать. Примерился, замахнулся… Раз! — и покатилась, покатилась голова в ручей… И вода вся красная. Бабы орут… Хорошо бы в фильме каком-нибудь снять.

В наше время про отрезанные головы много разговоров было. Этот случай мне дядя Леня рассказывал, но я ему не верю. Не похоже на правду. Ехал он на поезде, опять же из Пензы, до Каменки. Он не на крыше ехал — в плацкарте, как порядочный взрослый человек.

Мужик рядом с ним сидел. И почему-то ему не понравился. Странный… Смотрел, может, не так. Вышел он покурить в тамбур…

— Мужик?

— Мужик. А рядом с Ленькой чемодан его лежал. Вагон почти пустой, поблизости никого. Ленька вообще любопытный! Филипповы все такие: представляешь, какая бабка любопытная, — а Ленька любопытнее раз в пятьдесят, наверное. Я, говорит, не удержался и поднял крышку чемодана. Он не застегнут был. А там голова отрезанная лежала. Я захлопнул — и бежать.

— Куда?

— В другой вагон.

— Но ведь билет на это место.

— Ну и что. Можно было и постоять где-нибудь. С этим страшно ехать рядом.

— Защелкнут должен быть такой чемодан!

— Может, и был закрыт, а он его открыл, но тогда это уже как воровство. Скорее всего, Ленька упростил: «Не лазил я в чемодан, только крышку приподнял…» Да и вообще не верю я в эту историю. Думаю, врет Ленька.

На этом семейные легенды заканчиваются, дальше — исторические факты в популярном изложении, но они не менее захватывающие. Поскольку папа у нас педант, мы движемся в хронологическом порядке. Отправная точка — средневековье. Когда казнили витальеров — так называли пиратов Балтийского моря, за то что снабжали продовольствием осажденный датчанами Стокгольм, — датская королева спросила у главаря о последнем желании. Он попросил помиловать тех людей, мимо которых успеет пробежать после того, как ему отсекут голову. Королева расхохоталась, выслушав этот бред, однако пообещала исполнить последнюю волю.