Евгений Кутузов - Во сне и наяву, или Игра в бирюльки

* * *

Такое вот случилось совпадение: принесли «АиФ» (1989, № 15), а там опубликованы отрывки из доклада Н. С. Хрущева на XX съезде партии, в том числе телеграмма Сталина: «ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод…»

С содроганием прочитал я эту телеграмму и понял, наконец, что били меня и таких же, как я, бездомных мальчишек на вполне законных основаниях, «с разрешения ЦК ВКП(б)», то есть с разрешения ЦК той пар-' тии, членом которой до того, как стать «врагом народа», был и мой отец, членом которой уже тридцать лет являюсь и я.

Выходит, что и армия беспризорников — детей! — родители которых погибали на фронтах, защищая Родину, в фашистских концлагерях и в лагерях ГУЛАГа, во время блокады Ленинграда и оккупации огромной территории страны, — выходит, что вся эта армия сирот, вынужденных добывать кусок хлеба хотя бы и воровством (поначалу это всегда было мелкое воровство, именно ради куска хлеба), была приравнена к «заядлым агентам буржуазии», ибо чем еще можно объяснить тот бесспорный факт, что «физические методы воздействия» (и вовсе не в виде исключения!) применялись к ним?.. А ведь применялись, ой как применялись! Работниками колоний, приемников, детских домов, сотрудниками милиции и даже обыкновенными железнодорожниками.

Нельзя простить, но все-таки как-то можно понять следователя-провинциала, убежденного, что перед ним действительно враг народа, не желающий «разоружаться», когда он применял меры физического воздействия, зная, что они санкционированы самим вождем всех времен и народов. Можно понять и тюремного или лагерного надзирателя, охранника, которые в силу своей малограмотности воистину слепо верили (да ведь и люди образованные и умные часто верили столь же слепо), что имеют дело с настоящими врагами. Им-то откуда было знать правду! Но как понять воспитателей детского дома, приемника, детской колонии? Они-то знали, что их воспитанники — дети, пусть даже дети «врагов народа». Сироты. И я вот не знаю, кто из них — следователи, надзиратели, охранники или воспитатели (не все, нет, но — многие!) — применяли более изощренные и дикие «методы воздействия»…

Били, жестоко н безжалостно били. Били все, кому бить было не лень. Иногда с каким-то сладостным упоением. Морили голодом, лишали сна. Долгими часами заставляли стоять по стойке «смирно», до полного изнеможения ходить по кругу «гусиным шагом» (кто не пробовал, пусть испытает на себе), да мало ли что взбредет в голову обладающему некоторой фантазией воспитателю, получившему практически не ограниченную власть над бесправными детскими душами и телами!

Где вы нынче, товарищи по несчастью, прошедшие приемники, детдома, колонии, где вы, дети войны и кровавых тридцатых годов?.. Ау, друзья, отзовитесь! Вспомните своих «воспитателей» (и воспитателей тоже вспомните, ибо среди них были и добрые, замечательные люди), вспомните пережитые вами унижения, боль, издевательства, вспомните — зову вас — всё. Заполняя исторический реестр, мы не должны, не имеем права забывать ничего, ни самой малой малости. Мы ищем и, случается, находим тех, кто, исполняя волю вождя и его присных, истязал наших отцов и матерей, мы требуем над ними запоздалого суда. Но разве меньше зла принесли те, кто калечил — и физически, и морально — детей, подростков, виновных, быть может, лишь в том, что они родились в такое время и имели таких родителей?.. Не с «легкой» ли руки иных «воспитателей» тысячи, десятки тысяч вполне нормальных мальчишек, среди которых наверняка были и потенциальные гении, могущие стать гордостью Отечества, сделались матерыми уголовниками — ворами, грабителями, убийцами?..

Кто знает, не пожинаем ли мы и сегодня еще тот «урожай», который посеяли и взрастили эти «воспитатели»…

Мне было двенадцать, когда я первый раз попал в приемник.

Разные люди работали в этом приемнике. Одни просто давали подзатыльники, без всяких там премудростей и особенной злости; другие били «по мордам», выкручивали уши, таскали за нос, потому что волос-то у нас не было, лупили «под дых»… Но одна «воспитательница», совсем молодая и, кажется, очень красивая женщина, изощрялась интеллектуально. Она любила книги и, как я теперь понимаю, стремилась приобщить и нас, гопников, воришек, вообще человеческое отребье (ее слова), к литературе. Господи, да это же святое дело! Правда, приобщала она нас к изящной словесности довольно оригинальным способом: после отбоя садилась у двери и читала вслух часов до двух ночи. Хорошо еще, что дежурила она не каждую ночь. Не могу сейчас вспомнить всего, что она читала, но «Войну и мир» — это точно. У нее, в отличие от других служителей приемника, был интеллигентный вид, она носила пенсне со шнурком и обладала, увы, редкой способностью, читая, видеть все, что делается вокруг. Если кто-то не выдерживал этой пытки чтением, задремывал, например, она поднимала немедленно с кровати и заставляла дальше слушать уже стоя. Если же и это не помогало и мальчишка начинал клевать носом, она подзывала его к себе и спокойно так, деловито, без всяких эмоций и выговоров выдавала от десяти до тридцати щелчков по кончику носа. Самое, может быть, удивительное, что, несмотря на интеллигентный вид, изысканность манер и пенсне на шнурочке, била она больно.

И вот я думаю теперь: сколько же душ погубила она, сколько судеб исковеркала, «приобщая» подростков к литературе?.. И еще думаю: кем стали ее дети, если они у нее были?.. Возможно, тоже воспитывают кого-то, поддерживая семейную традицию. Возможно, чем-то руководят или сделались «крестными отцами»?.. Ведь литература — сильное средство воздействия. А сама она наверняка получает спецпенсию МВД, имеет какие-то льготы (пенсионеры МВД их имеют) и спокойно почитывает — без чтения она жить не может! — разоблачительные статьи о том времени. Ей-то нечего волноваться — она же не причастна…

♦ * *

Так и не решив окончательно, бежать ему с Машкой или нет, Андрей незаметно уснул. И снилось ему…

Черный и очень шумный, весь грохочущий, поезд рвал на части ночную тишину. Ослепительно белый свет паровозного прожектора выхватывал из темноты причудливой формы не то строения, не то деревья. Внимательно приглядевшись, Андрей понял, что это эвкалипты, хотя и не представлял, какие они бывают на самом деле. И вдруг все стихло. Заложило уши. А поезд продолжал мчаться в ночь, и оттого, что мчался он теперь в полной тишине, было жутко. (Почти как в детстве, когда Андрей оставался дома один. Пугали посторонние звуки — шорохи, постукивания, скрип, — но всего страшнее бывало, если наступала тишина. Правда, случалось это редко. Дом постоянно, всегда жил, даже по ночам, когда жильцы — и верхние тоже — спали.) За окном вагона шевелились какие-то тени — это были уже не эвкалипты, потому что они передвигались, то забегая вперед поезда, то отставая. И вот в толпе этих теней мелькнуло, постепенно проявляясь все явственнее, лицо матери, мертвое лицо, каким Андрей видел его, когда мать лежала в гробу. А потом и ее рука. Отдельно — лицо и отдельно — рука. Она манила Андрея указательным пальцем, который был непомерно длинным и делался все длиннее, вытягиваясь прямо на глазах. Андрей хотел крикнуть или даже крикнул, что он сейчас, он быстро, только вот проснется и слезет с полки, но тут сбоку протянулась рука Совы, схватила мать за горло и потащила от окна. Лицо матери на какое-то мгновение вспыхнуло, стало красным, но тотчас начало синеть, однако она улыбалась и все манила, манила Андрея пальцем, а паровоз вдруг дал пронзительный долгий гудок, и все исчезло сразу…