Дмитрий Коваленин - Сила трупа

Вняв совету, я попробовал настроиться на спортивный лад. И правда, поведение этого придурка больше смахивало на сцену из дурного спектакля, чем на реальную жизнь.

Ведь что, собственно, происходит? Маленький ресторанчик понравился людям. В него стали больше ходить. И мафия, которая держит контроль над этой улочкой — в самом гуляльном квартале города! — решила повысить ставки. Кто придумал эту игру и когда? Уж по-любому, не полиция, не государство, и даже не нынешние мафиози этого города. Этой игре сотни лет. Хочешь в нее играть — соблюдай правила. Нет — наймись клерком на почту или в госструктуру. Значит, мама-сан знала, на что шла? Судя по глазам — похоже, что знала.

Малáя (как я ее окрестил) принесла и расставила перед ублюдком «заказ»: миску лапши, тарелку пельменей, бутылку пива, чистый стакан. Все было разыграно как по нотам. Все знали, чего ожидать.

Молодая пара из-за столика слева от нас не выдержала, бросила на стол десятитысячную банкноту и, пробубнив «спасибо за угощение», вылетела вон из лапшевни. У остальных… не хватило пороху? Вот тут я не знаю. Не знаю, зачем — но остальные сидели, как завороженные, и наблюдали, что будет дальше.

«The Show must go o-о-on…» — пробасил Роджер Уотерс в моей голове.

— Дерьмо!! — заорал тренированным голосом Ублюдок в Черном, едва притронувшись губами к ложке супа. От удара тарелка отъехала к самому краю стола и чудом не сверзилась на цементный пол. Брызги горячего супа ошпарили хозяйкины руки, но она застыла, точно каменный Будда, и даже не шевельнулась.

— Ты что людям скармливаешь, тварь?!

— Извините… Простите… — повторяла на полном автомате маман, уставясь в неведомую точку над дверью.

— Это что — пиво?! А?! Это же моча, тварь! Коровья моча!! — надсадно вопила туша на весь зал, призывая всех присутствующих немедленно с ней согласиться.

— Простите…

Хрясь! Тарелка с пельменями полетела-таки на пол и разбилась.

— Чем народ кормишь, дрянь?! Тебя, с-сука, за что здесь терпят?!

— Извините…

На этом представление закончилось. Ублюдок встал, с треском опрокинув табурет. Вынул из кармана мобильник, набрал номер. Сказал одно слово:

— Сделано.

И растворился в дверном проеме.

Внутри каждого из нас — более двухсот различных костей. Когда мы рождаемся, их еще больше — около трех сотен. Но постепенно почти сотня куда-то девается. Какие-то срастаются с другими, какие-то исчезают за невостребованностью. Одним словом, с возрастом мы становимся по крайней мере на треть скуднее, монолитней и однообразнее, чем родились.

Чуть ли не половина наших костей расположена в ладонях и стопах. Все-таки именно этими частями тела мы шевелим куда чаще и изобретательнее остальных.

А еще наш скелет процентов на тридцать пять состоит из органики. И после сожжения теряет треть своего веса. Тогда он делается хрупким, как пенопласт, и абсолютно сухим.

По японским расчетам, для того, чтобы двадцать три взрослых человека собрали скелет двадцать четвертого в одну ëмкость при помощи палочек для еды, достаточно минут десяти. При одном условии: эти люди должны уметь пользоваться палочками почти так же естественно, как акула зубами или буйвол копытами.

Вот почему, когда бирманский капитан пересказал мой английский своим морячкам, я взглянул на этих людей — и понял, что на сей раз японская статистика, увы, «отдыхает».

В комнате повисла нелепая пауза. Девица тут же засомневалась, правильно ли я ее перевел. Я же невольно задумался о лингвистических способностях капитана.

— Э-э… Миста-а? — обратилась девица напрямик к капитану и указательным пальцем левой руки указала на палочки в своей же правой. — Смотрите внимательно и повторяйте за мной!

— Look at her. Do the same, — перевел я как можно тупей и отчетливее. Капитан кивнул, буркнул что-то команде. Морячки уставились на женские пальчики и, точно крабы клешнями, задвигали деревяшками в заскорузлых руках.

Девица наклонилась над противнем, ловко подцепила большой белый палец левой ноги и с легким хрустом, почти без усилий отделила его от скелета. Повисший в воздухе меж палочек для еды, он смахивал на плохо вылепленный пельмень, который только что вынули из холодильника. Девица занесла его над урной, разжала палочки — и тот звонко клацнул о каменное дно.

— Вот и все! — подытожила девица. — Пожалуйста, попробуйте сами.

Двигаясь как сомнамбула, капитан подошел к скелету и вцепился палочками в очередной большой палец — теперь уже правой ноги. Тот не поддавался. Он потянул сильнее. Одна палочка выскользнула из капитанской руки и со звоном покатилась по полу. Вся команда вздрогнула и сбилась в кучку еще плотнее.

— Секундочку! — Тонкой кистью в белой перчатке девица ухватилась покрепче за всю правую стопу скелета и резко рванула вниз. Стопа хрястнула и рассыпалась на кучку пальцев и прочих мелких костей. — Так вам будет удобнее.

Точно так же она разделалась с левой стопой. Затем — с обоими запястьями. И решительным жестом пригласила всех «родных и близких» к выполнению последнего долга.

— Прошу вас!

Следующие полчаса протекли как в бреду. Девица дробила большие кости миниатюрным резиновым молоточком. Бирманцы — и немного мы с шефом — собирали осколки и укладывали в урну с грехом пополам. В среднем каждая третья косточка «вырывалась» и падала на пол, окончательно разлетаясь в труху. Время от времени девица откладывала молоточек и подметала пол, собирая всë, что упало. Соломенным веничком — на серебристый совочек. И с невозмутимым видом ссыпáла куда полагается.

Особенно мелко крошились ребра. С каждым новым ударом в воздух подымалось облачко белесой пыли. Самые низенькие из бирманцев начали нервно покашливать. У меня тоже запершило в горле, но я сдержался.

Наконец на противне остался лишь череп. Элегантно, почти не замахиваясь молоточком, девица пару раз тюкнула по черепу в область виска — и тот развалился аккурат на четыре части: нижнюю челюсь, пару глазниц с «носом», лобную кость и затылок.

Всë это, как предметы особо тяжелые, девица, уже не надеясь на нас, уложила в урну сама. Сверху, точно шапочкой Папы Римского, накрыла затылочной костью. И нахлобучила на урну увесистую каменную крышку.

Да не тут-то было. То ли костей оказалось не по-японски много, то ли укладывали мы их абы как, то ли еще почему.

Проклятая крышка не закрывалась.

— Черт-те что! — сплюнул Иосич в сердцах по дороге к микроавтобусу. — Любимую лапшу спокойно поесть не дают!

— Не говори… Особенно маму жалко. Я слыхал, у нее недавно мужа разбил паралич. Вот теперь с двумя поварятами на себе все и тащит.

— Что, правда? — поднял брови Иосич, садясь за руль.