Роберт Менассе - Изгнание из ада

— Почему ребенок хромает? Почему ходит так странно? — Отец.

Это прошло. Скоро бабуля научилась, как говорится, комбинировать разные приемы, отрабатывала массаж всего тела, часами, изо дня в день, массировала ребенка до отказа. И наконец, массаж рефлекторной зоны ног. Совершенно новая техника, завершение и венец курса. Это Виктору пришлось по вкусу. Он расслабленно лежал в кровати, грезил, а бабуля тем временем разминала ему стопы. Думал он не об эросе. Не о смерти. Не о холодной войне. Не о бренности чего бы то ни было. У этого ребенка не было футбольного мяча, зато ему делали ножной массаж.

Экзамен бабуля выдержала и получила место массажистки в бассейне «Диана». Ее прямо распирало от гордости.

— Как ты можешь соглашаться на полный рабочий день? Что мне теперь делать с Виктором? Тебе надо найти работу на полдня!

Место в бассейне «Диана» бабуля получила при условии, что будет работать полный день. Без вариантов. И она хотела там работать. Хотела зарабатывать деньги. Она все отдала детям, все для них сделала, постоянно приносила себя в жертву. Теперь наконец надо и о себе подумать, громко ворчала она.

— Хорошо. Надеюсь, заработки позволят тебе снять собственную квартиру.

Снова с дедом, из кофейни в кофейню. Потом либо к бабуле в «Диану», либо в эспрессо к маме.

— Нет, так не пойдет! Ты не можешь все время питаться гоголем-моголем, в дедовых кофейнях, и мороженым, в «Диане». Совсем лицом пожелтел!

Сама не своя, мама сошвырнула с ноги правую туфлю, но в угол оная попасть не могла, потому что угла больше не было. Туфля ударилась о штабель коробок — так сказать, о родной дом, сделавший мамину квартиру непригодной для жилья, — и срикошетила. Угодила маме по колену, и мама закричала, но не потому, что удар оказался болезненным, а потому, что болела душа. Как же она закричала!

Он храбро поднялся по множеству ступенек, бодро и сосредоточенно, как целеустремленный взрослый человек, как шедшая рядом мама, чьи шаги вместе с его собственными звучали прямо-таки по-военному, храбро прошел с ней по длинному коридору, целеустремленно, навстречу невообразимому, мимо множества дверей, откуда внезапно высыпали десятки детей, которым взрослые немедля скомандовали: «В шеренги по четыре становись!» — после чего они строем куда-то умаршировали. В конце концов он храбро вошел с мамой в какую-то комнату, где им позволили сесть. «Мой храбрый большой мальчик!» — твердила мама по дороге сюда, к этому большому зданию с множеством лестниц, коридоров и дверей. Виктор не знал, что его ожидало, не знал, что он храбрый или должен быть таковым, но, когда мама сказала эту фразу, испугался и вместе с тем попытался оправдать мамину похвалу и не разочаровывать ее. А после все свелось к вопросу, который задал Виктору господин, возле чьего стола они в конце концов уселись:

— Имя?

Господин был толстый, массивные телеса, так спрессованные солидным темно-синим костюмом с чопорным жилетом, что голова казалась как бы выдавленной наружу и лишь до предела натянутая кожа не давала ей разлететься. Лицо же словно впечатали в эту выжатую наверх массу как суровую, грозную маску, маленький зловещий портрет в выпуклой барочной раме.

Виктор посмотрел на маму, потом опять на этого господина, чья раздутая голова словно бы стала чуточку краснее, чем раньше. Виктор истолковал это как знак нетерпения и быстро сказал:

— Абраванель.

— Очень редкое имя, — сказал господин, — откуда такие берутся?

Вполне возможно, вопрос был задан дружелюбно или просто с любопытством, но Виктор этого не слышал. Он слышал только сам вопрос. Что не так с его именем? Что значит: откуда такие берутся? Словно его где-то купили, но покупка оказалась плохая: имя не понравилось господину, который добавил:

— Это не австрийское имя, да?

Он никогда не имел другого имени, никогда не бывал в другом городе, в другой стране — что себе думает этот господин? О чем идет речь? Что это за экзамен? Его что же, теперь накажут? Заберут от мамы? Потому что он назвал неправильное имя или же правильное, но его лучше бы не произносить? Он посмотрел на втиснутую за стол глыбу с вдавленным в нее личиком, сглотнул, храбро сказал:

— Прошу прощения! Еще меня зовут Виктор! — и расплакался.

Вечером в воскресенье ему надлежало «прибыть» в интернат, а вторую половину субботнего дня он, как и каждую неделю, мог провести с отцом. Этот «посетительный день» назначил судья по разводам, и отец из принципа не желал отказываться от права раз в неделю видеть своего сына. С другой стороны, целых полдня — срок очень долгий, тем паче в субботу, когда после недельных трудов его ожидало столько удовольствий и развлечений. Как же сын стеснял его! Он любил мальчика — кто бы усомнился, — шел ради него на жертвы: каждую субботу, во второй половине дня, когда спешно откуда-нибудь вырывался, чтобы повидать Виктора, а потом снова торопился к своим удовольствиям. Сына он любил прямо-таки демонстративно: охотно показывал фотографии мальчика, всегда имел при себе самую новую и, выслушав похвалы приятелей, тоже задумчиво, а подчас и растроганно рассматривал ее перед тем, как убрать в бумажник. Однако самому ребенку отец всегда виделся на бегу, хотя тот и убегание свое воспринимал как посетительную дипломатию по-настоящему любящего отца.

Половина субботнего дня — очень долгий срок, который немного сокращался, если Виктор обедал у матери. И было решено, что отец станет забирать Виктора только после обеда.

По выходным мама больше всего на свете любила стряпать, варила густые острые супы, куда клала все, что оказывалось под рукой, снова и снова находила что-нибудь еще, что можно порезать и подсыпать в кастрюлю, снова и снова добавляла приправы, перемешивала, пробовала, а под конец взбивала яйцо со щепоткой муки и тоже по каплям выливала в суп. Фантазийный суп — так она называла эти круто сдобренные чесноком творения, от которых ужасно пучило и надолго бросало в пот, и в ожидании отца Виктор обливался потом и пукал — «Пупс, это полезно!» (мама).

— Ребенок весь в поту! Почему он так нервничает? — Отец.

— Он только что ел горячий суп!

— Понятно. Я от твоих супов тоже всегда нервничал!

— Ханс!

— Ну, как было вчера в интернате? Мы очень рады, что сумели устроить тебя туда, как-никак одна из лучших школ! Где бы я нынче был, кабы имел твои возможности!

Виктор не имел возможности ответить на этот вопрос, не говоря уже о том, что на него вообще не ответишь, откуда ему знать, где бы нынче был его отец, кабы… Не все ли равно! За ним! Вниз по лестнице, затем немного вверх по улице, к тому месту, где припаркована машина, затем выехать со стоянки, крутануть руль сперва в одну сторону, потом в другую, заодно нетерпеливо поглядывая в зеркало заднего вида, наконец со вздохом облегчения откинуться на сиденье, дать газу — вот так!