Игорь Всеволожский - Ночные туманы

Я получил хороший урок. Я и понятия не имел о том, что Расторгуев в беде.

Я шел домой, поеживаясь от едкого холодного ветра.

Адмирал прав, думал я. Я должен каждого своего подчиненного знать, как себя самого. Должен… А это совсем не так просто. Что за человек живет с тобой рядом, прикрыв грудь тельняшкой, нося пышное имя Роланд и прозаическую фамилию Пузырьков? Для молодого, еще зеленого моряка этот мир машин и приборов, окруженных водой, полон всяческих неожиданностей. Новичок видит непонятные буквы и знаки на крышках люков, трапы, уходящие вниз. Его окружают разноцветные трубы и провода на железных стенах. Он спотыкается о высокие комингсы. Его тревожат звонки, куда-то зовущие, о чем-то оповещающие.

Все это, непонятное, проясняется постепенно. Перестает быть загадочным тревожный звонок. Юнец узнает, почему одна труба голубая, другая розовая и что означает буква, выведенная краской на двери. Юнец с большей или меньшей ловкостью перешагивает через высокий порог и узнает, что порог называется комингсом. Наконец он осваивает специальность. Зеленый юнец становится в конце концов моряком.

Но чем он дышит и чем он живет, как говорится, вне службы? Это знает, увы, далеко не каждый.

Итак, чем живет и чем дышит Роланд Пузырьков? Не залезешь же ты ему в душу (как, впрочем, и ко всем остальным). Матрос он исправный, специалист отличный.

Но этого мало. Вот после того, как я, по совету адмирала, отметил его день рождения, узнал Пузырькова поближе.

— А ведь если бы не попал я на флот, товарищ лейтенант, стал бы форменным тунеядцем.

И я выслушал несложную историю столичного парня, забалованного родителями: попал в скверную компанию, девчонкам хвастался, что он «третий штурман дальнего плавания» (рейсы в Неаполь и Геную). Чтобы подтвердить это маленькими подарками, «вывезенными из плаваний», связался с фарцовщиками. Попадался в милицию, но отец выручал. Отец уехал в заграничную командировку. Квартира превратилась в притон. Пузырьков медленно опускался на дно. И тут — призыв в армию.

Ловкачи приятели предлагали помочь уклониться от призыва: принесли средство, вызывающее экзему. У Роланда хватило совести отказаться. «Третий штурман дальнего плавания», никогда в жизни не видевший моря, заявил, что он хочет на флот.

— В первые дни я разочаровался. Мне показалось, что я лишился свободы, и чуть было не сорвался. Но одумался вовремя: дезертиром быть не хотел. Сейчас смешно вспомнить о прошлом.

Я день за днем пытался разобраться в своих подчиненных. Когда Пащенко списал со своего катера двух отпетых, неисправимых, я попросил определить их ко мне.

Многие удивлялись. Кое-кто и посмеивался. Но и Смородинов и Лысенко оказались не хуже других.

Пащенко же, списавший Смородинова и Лысенко, проглядел Маслюкова. Был у него на катере такой гусь.

Однажды Пащенко вызвали в штаб к адмиралу.

«Что там стряслось? Почему меня требуют вечером?» — думал Пащенко, идя по темной дороге.

— У адмирала что, совещание? — спросил он дежурного, взбежав по ступенькам.

— Никак нет, никакого совещания нынче.

— Он у себя?

— Так точно, адмирал в кабинете.

Пащенко почувствовал, что у него тяжелеют ноги. Он медленно поднялся на второй этаж, остановился у двери.

Одернул китель. Постучал.

— Разрешите?

— Входите.

Адмирал был один. Он поднял голову и внимательно оглядел Пащенко, как будто видел его в первый раз.

Пащенко стало не по себе. «Что-то недосмотрел», — сообразил он.

— Скажите, старший лейтенант Пащенко, — спросил адмирал, — вы хорошо знаете своих людей?

«Ох, что-нибудь натворили, дьяволы. Шкуру спущу».

Пащенко ответил заносчиво:

— Разве в этом кто-нибудь сомневается, товарищ адмирал?

— Сомневаюсь я, — сказал адмирал таким тоном, что у Пащенко по спине забегали мурашки. — Скажите, например, что представляет собой радиометрист Маслюков?

— Отличный старшина, — облегченно вздохнув, сказал Пащенко.

— Настолько отличный, что вы его поощряли внеочередными увольнениями?

— Так точно. Мать Маслюкова лечилась в Ялте и приезжала несколько раз повидаться.

— Мать?

— Так точно, мать.

— Откуда он родом?

— Если не ошибаюсь, из Лохвицы.

— И мать его, насколько я знаю, никуда не выезжала из Лохвицы. Адмирал встал. — Пойдемте, старший лейтенант.

Он подошел к кабинету начальника штаба. Постучал.

Филатова не было в кабинете. За столом сидел незнакомый майор, а на диване Маслюков. Всегда бравый, румяный, старшина был на этот раз совершенно растерян.

Оба поднялись.

— Не помешаем? — спросил адмирал.

— Наоборот, товарищ адмирал, я надеюсь, поможете, — добродушно ответил майор. — Ваш? — показал он на Маслюкова.

— Мой. Что случилось? — спросил Пащенко, сообразив, какой службы майор.

— Вот его показания. — Майор протянул густо исписанный листок. Ознакомьтесь.

— Садитесь, — предложил адмирал.

Легко сказать «ознакомьтесь». Каждое слово било по голове обухом. Читая, Пащенко свирепо поглядывал на своего любимого старшину, и тот поеживался, стараясь не встречаться взглядом с рассерженным офицером.

«Я познакомился, — читал Пащенко, — с Розой Савельевной Белкиной на Матросском бульваре и пошел по ее приглашению в гости. Квартира была хорошо обставлена, на столе стояла закуска и водка. Роза рассказывала, что работает в ресторане буфетчицей, говорила о людях, которые дают за сто граммов вина лишний рубль, о сберкнижке, на которой лежит у нее восемнадцать тысяч. Она села со мной рядом и, лукаво подмигнув, сказала: „Молодежь живет одним вечером, а тем более матрос“. И тут она погасила свет. После наняла такси, заплатила шоферу и дала мне десять рублей. Я успел из увольнения вовремя».

Пащенко бросил на Маслюкова уничтожающий взгляд.

Потом стал читать.

«Скоро я получил от нее письмо…»

— Вы, что же, давали этой… буфетчице свой почтовый адрес? — спросил Пащенко.

— Да…

Пащенко выругался.

«А вечером меня вызвали в проходную. Она научила:

„Ты скажи, что на лечение в Ялту приехала мать. Тебя отпустят…“»

— Ах, прохвост! — возмутился Пащенко. — Рассказал ей, где проходная!

«Я нашел старшего лейтенанта Пащенко, и он меня отпустил на всю ночь. У нее на квартире был пакрыт стол. Я выпил две бутылки вина. Она знала фамилии моих командиров и говорила, что со всеми знакома и в случае опоздания меня сможет выручить. „Но если тебя увижу с другой, сживу ее с белого света“, — пригрозила она. Она начала расспрашивать о нашей службе, но я заснул. Утром она дала мне двадцать рублей».

— Ах, подлец! — опять возмутился Пащенко.

«Через несколько дней мне сообщили, что мать звонила по телефону, она чувствует себя плохо и просит прийти. Старший лейтенант Пащенко меня опять отпустил. Роза мне подарила часы „Уран“. Я ей сказал, что мне надоело заниматься аферами. Я хочу спокойно служить. Она клялась, что любит меня больше жизни и пойдет за меня замуж. Она, мол, сама разведенная. Я сказал, что она мне не нужна, и ушел. Она плакала. Я нашел в кармане 25 рублей. Вот и все, что я могу показать».