Игорь Данилевский - Сессия: Дневник преподавателя-взяточника

– Ну, хорошо. А у вас есть что-нибудь, Игорь Владиславович? Я сегодня никак не защищена.

– Конечно, – киваю я, тут же расстегивая сумку и доставая бумажный пакетик с фотографией какой-то обнаженной и довольно симпатичной телки. – Мы только отойдем вон туда, – я показываю рукой на стену, разделяющую два окна с видом во двор нашего института. – Чтобы чуть подальше от двери было, ага?

Я раскрываю пакет и, поднявшись со стула, начинаю доставать из него презерватив, а Синельникова тем временем осторожно расстегивает мне молнию на брюках. Потом она аккуратно своими тонкими пальчиками раскатывает резину по моему орудию, и мы идем с ней к противоположной стене – туда, где из окон можно наблюдать, как студенты и преподаватели направляются из корпуса «В» в наш корпус, а навстречу им стремится аналогичный поток. Она хочет уже прислониться спиной к этой стене, как я ей говорю:

– Нет, Людмила! Повернитесь, пожалуйста, ко мне! На сто восемьдесят градусов!

Она смотрит на меня несколько удивленно. Потом поворачивается, опирается левой рукой о стену, правой – о выступ подоконника, и прогибается как можно сильнее. Я задираю ей платье, плавно спускаю колготки и почти рывком – белые (или чёрные?) ажурные трусики. Секунду-другую мы притираемся друг к другу, затем я резко вхожу в нее и мы начинаем сотрясаться в совместном ритме. Мы оба волнуемся и даже нервничаем – в дверь в любой момент могут постучать, – но чем дальше, тем больше я перестаю мысленно отвлекаться на это, а через полминуты уже не обращаю на такого рода возможность почти никакого внимания. Наверняка Людмилу данная ситуация беспокоит больше моего. Похоже, ей еще, помимо прочего, становится не слишком удобно держаться так, как она устроилась изначально – давление на кисти получается разным, и я вижу, как она теперь опирается только о стену. Ее голова сотрясается, ежесекундно создавая тот эффект, к которому я и стремился, когда приказал ей подойти именно сюда: здание В-корпуса с входящими и выходящими из него людьми пляшет то вверх, то вниз, в быстром темпе сменяясь видом прыгающего конского хвоста на ее голове. Мне всегда казалось, что этот тип прически придает женщинам дополнительную изюминку сексуальности, а сейчас он усиливает мои ощущения в разы. Именно это я и хотел увидеть – то, как институт и женская головка, подобно куклам в руках кукловода, дергаются в том темпе и в том виде, который задаю им я. Я управляю процессами, имеющими для меня значение, и делаю это так, как мне заблагорассудится.

Мы кончаем с ней почти одновременно. Она, начав стонать, закусывает губу, чтобы ее, не дай бог, не было слышно в коридоре, а я усиливаю и без того неслабый темп, чтобы излиться как можно скорее. Через минуту мы отваливаемся друг от друга, как плохо склеенные половинки вазы, в разные стороны. Она, натянув трусы, но все еще в спущенных колготках и в задранном платье, садится за парту в правом крыле аудитории, я бухаюсь на такую же парту, но только в левом ряду. В отличие от нее, я сижу на скамье с голой задницей, а мой друг, как флюгер, указывает в ее сторону. Надо бы подсесть к ней поближе, поцеловать или погладить ее, так или иначе без лишних слов отблагодарив за оказанное удовольствие. Но я пока этого не делаю. Все-таки она студентка, а я – ее преподаватель. Формально нас разделяет дистанция, иерархия. Я решаю сделать это позже.

Отдышавшись, она быстро вскакивает; за ней встаю и я. Мы начинаем одновременно приводить себя в порядок. Мои трусы и брюки все еще болтаются где-то внизу, и когда я наклоняюсь, чтобы поднять их, мой мозг не может не отметить лишний раз, как соблазнительна Синельникова. Я замечаю, как сексапильно она сгибает то одну, то другую ногу, подтягивая колготки; затем приспускает платье, поглаживая сквозь него бедра. Наверное, ей сейчас очень не хватает зеркала в полный рост, чтобы осмотреться и убедиться на сто процентов, что всё в порядке и можно смело выходить в коридор. Я вижу, что она уже в форме и выжидающе смотрит на меня, но я должен вести себя солидно, а, значит, не слишком торопливо. Затянув ремень на поясе, я делаю два шага к ней. Обнимаю ее за талию и, смотря прямо в глаза, говорю:

– Спасибо, Людмила!

– Не за что, – выдыхает она.

Мы долго, затяжно целуемся. Я при этом бросаю несколько коротких взглядов на вид, открывающийся из окна: спешащие по своим делам студенты и студентки, преподаватели и преподавательницы даже не догадываются о том, что только что происходило в угловой комнате на четвертом этаже Д-корпуса. От этого мне становится еще кайфовей на душе. И в том удивительном обстоятельстве, что за все это время нам с Людмилой никто не помешал, я вижу руку Бога, указующий перст судьбы; знак, что и дальше всё должно быть нормально.

…Но, к сожалению, весь этот достойный Казановы секс – сейчас только мечты.

– Мне было очень хорошо с вами, Людмил, но мне надо идти! – наконец, говорю я ей. – Эшпай будет сегодня в институте?

– Она сегодня до трех, – сообщает мне Синельникова. В ее глазах вспыхивает огонек, свидетельствующий скорее всего об удовлетворенности тем фактом, что я наконец-то занялся ее проблемой.

– Ладно. Вы сейчас идите домой, если у вас других дел нет. Я сообщу вам по эсэмэс, каковы результаты.

– Хорошо, Игорь Владиславович. Но вы меня выпустите? – она улыбается лукаво и, как мне кажется, очень сексуально. Впрочем, сейчас мне всё, связанное с ней, кажется сексуальным: даже ее сумочка, которую она накинула на плечо.

– Конечно, моя дорогая! – киваю я и, вынув из пиджака ключ, подхожу к двери и делаю два поворота в замке.

Она выпархивает из аудитории. Я удивляюсь, что в том маленьком коридоре-тупике, который ведет в четыреста шестую, нет ни единого человека. Хотя и в основном коридоре шума стало заметно меньше. Наверное, кто-то уже принял зачет. И, возможно, принял его так, как это частенько делал я: по списку сданных денежных средств в помощь голодающим преподавателям Поволжья. Что ж: тем лучше.

На прощание Синельникова оборачивается ко мне:

– До свидания, Игорь Владиславович!

Поворот ее плеча мне кажется суперграциозным. Я чувствую, что умиляюсь, как пацан, глядя на нее.

– До свидания, Людмила.

Я смотрю, как она повернет за угол. Цокание ее каблуков становится все более тихим и, наконец, неразличимым на фоне доносящихся из главного коридора звуков. Тогда я закрываю дверь на ключ, вынимаю его из скважины и прислоняюсь спиной к стене. Никто сейчас не должен мешать мне пережить заново в памяти те мгновения, которыми я упивался несколько минут назад. У меня в ушах звучит музыка – песня группы «Винтаж», которую, кроме меня, никто не слышит. Но в этом-то и вся прелесть…