Виктор Брагин - Поколение 700

Отчет Топ-лузера о проведенной ночи сопровождается моими смехом и едкими комментариями. Он не обижается, наоборот, даже пытается бравировать своей лихостью.

– Представляешь? Лень было даже дойти до банкомата. Прямо в казино снимал деньги. – В доказательство он демонстрирует мне чеки из казиношой кассы. – Ну к какому отчету мне их подшить?

На чеки я даже не смотрю, ибо не поверить Топ-лузеру невозможно, – кто еще до такого додумается? Его же распирает искреннее… нет, не раскаяние – искреннее возмущение. Чем? Трудно сформулировать… Ну тем, что деньги нельзя пропивать бесконечно. Это несправедливо, что деньги имеют обыкновение заканчиваться, – и я с ним полностью согласен.

– Что я скажу немцам? А? – снова и снова вопрошает меня Топ-лузер. – Я не могу лишиться этой работы, понимаешь? Тогда всему пиздец, полный, окончательный и бесповоротный.

Я хочу ответить ему серьезно, но едва сдерживаю смех:

– Если бы ты снимал деньги в каком-нибудь нейтральном банкомате, теоретически, можно было бы попробовать объяснить это внезапными проблемами со здоровьем родственников. Ну, типа, нужна срочная операция или что-нибудь в таком духе…

Топ-лузер разводит руками: «Если бы…»

Я пытаюсь родить другую версию:

– Ну-у еще можно было бы сказать, что у тебя кредитную карту украли. Но ведь в казино везде камеры и этот вариант не прокатит.

– Да, я уже думал об этом… Я мог бы сказать, что кто-то, под угрозой пистолета, заставлял меня снимать деньги. Но на всех камерах в казино будет видна моя довольная пьяная рожа, так что никто не поверит.

– Более того, – добавляю я, – записи с камер можно смело нарезать в сюжеты для юмористических передач типа «Маски-шоу».

– Витенька! Ну почему я такой опездол?

На этот вопрос у меня нет никаких версий ответа.

– Витенька, ну что мне сказать немцам? Придумай!

– Скажи, что у тебя была глубокая депрессия. На Западе это сильная отговорка, может прокатить. В Норвегии, например, ты имеешь право три дня не ходить на работу, если скажешь, что у тебя депрессия, даже не надо справки от врача.

– Депрессия… Да мне просто пиздец. Как я устал от всего этого…

Топ-лузер, наконец-то, перестает маячить и садится за кухонный столик, обхватив голову руками. А я уже давно сижу за этим столом и пью пиво, развлекаемый столь веселым повествованием. На душе стало легко и хорошо – теперь все мои проблемы кажутся сущими пустяками по сравнению с кашей, которую заварил мой приятель.

– Витенька, ты мне скажи одну вещь, – говорит Топ-лузер с каменным лицом: – если с седьмого этажа, это стопроцентная гарантия?

– Чего?

– Ну, если в окошко прыгнуть, – поясняет Топ-лузер, указывая на окно кухни, – это стопроцентная гарантия смерти? Мне нужна только стопроцентная гарантия!

– Седьмой этаж – это, конечно, убедительно, – рассуждаю я. – Но стопроцентной гарантии нету. Смотря как приземлишься. Если на газон – фиг его знает… Возможно, всю жизнь проведешь в инвалидной коляске или на больничной койке.

– Это придется питаться по трубочкам, ходить под себя в кровать, – перечисляет Топ-лузер, – мамочка будет надрываться на двух работах, чтобы купить дорогие лекарства. И самое страшное – я буду совершенно неинтересен девушкам, ненужен им абсолютно?

– Да, все будет примерно так, и вряд ли найдется девушка, которой ты будешь интересен. Да и тебе девушки будут совершенно ни к чему – поскольку ничего, кроме как смотреть на них, ты уже не сможешь делать. Ну если, конечно, при падении не ослепнешь.

– Нет, это мне не подходит… А если забраться на крышу? Ну, на девятый этаж?

– Лучше на двадцать шестой, – неожиданно для себя предлагаю я.

– Двадцать шестой? А где это такой есть?

– В гостинице «Рэдиссон». Там, на двадцать шестом этаже, есть ресторан, не помню, как называется, но мы с тобой бывали в этом заведение неоднократно. Так вот, если помнишь, при ресторане есть туалет со стеклянной стеной, а в ней – большое окно, которое, кстати, свободно открывается. Я не так давно там был и удивился, потому что обычно на такой высоте свободно открывающихся окон не делают.

Топ-лузер покачал головой и спросил:

– Двадцать шестой этаж – это стопроцентная гарантия?

– Двухсотпроцентная! Даже если упадешь на газон. А газонов там нету. Ты ебнешся на крышу гостиничного лобби и, скорее всего, пробьешь ее. Прикинь, а? Твои кишки вывалятся прямо в суп какому-нибудь немецкому бюргеру, обедающему в ресторане лобби.

– Круто! – восторженно восклицает Топ-лузер.

– Главное – обставить все красиво и без лишней суеты: шикарный ужин с дорогим коньяком и сигарами. Заказывай все, что хочешь, в выборе стесняться не стоит, – ведь платить тебе все равно не придется. Съедаешь обед и накачиваешься коньяком до тех пор, пока тебе не станет море по колено и двадцать шестой этаж по пояс. Потом идешь в туалет и прыгаешь. Я думаю, в таком состоянии прыгать не страшно. Хотя…

– Это вариант, – Топ-лузер смотрит на меня уважительно.

– Это отличный вариант.

– А что еще дает стопроцентную гарантию? Может, повеситься?

– Не чувак, – говорю я, – это долго и мучительно. Агония может длиться, если не ошибаюсь, десять минут.

– И что ты чувствуешь эти десять минут?

– Лучше тебе не знать… Но ничего хорошего.

– Да?

– Я лично в случае чего, выбрал бы застрелиться, – мечтательно говорю я. – Быстро, красиво и благородно. По-мужски. Генералы выбирают именно этот способ.

– Да, но для этого нужен пистолет. Где его взять?

– Например, в тире. Сейчас в тирах дают пострелять из любого боевого пистолета, пожалуйста! Как раз недавно был случай, у нас, тут. Мужик пришел в тир, взял пистолет с полной обоймой, расстрелял все патроны в мишень, а последний – себе в голову. И все.

– А это больно? – спрашивает Топ-лузер.

– Спроси у него… Главное, что быстро: раз – и все!. Чувак, но двадцать шестой этаж – это самый лучший вариант.

– А при падении с высоты отчего, непосредственно, наступает смерть?

– В основном от мгновенного повреждения или разрыва внутренних органов, по-моему. Представь, что все твои внутренние органы по структуре… ну, как помидор, например. Что произойдет с помидором, если его бросить с большой высоты на асфальт? Вот то же самое будет с твоими почками, печенью, сердцем и прочей начинкой.

– А это больно?

– Насколько я понимаю, ты не успеешь ничего почувствовать. Дело в том, что боль приходит в мозг с небольшим запозданием, не мгновенно. То есть, когда она дойдет туда, от мозга, собственно, уже ничего и не останется, он будет аккуратно разбрызган на большой площади.

– А Анна Каренина?

– А что Анна Каренина?

– Она бросилась под поезд. Как тебе такой вариант?